Утро… Ранний весенний рассвет только брезжит, а мне не спится. Голова любимой женщины покоится на моей груди, она тихо спит, а я не могу. За открытым окном заходится какая-то птаха, выводя такие чистые, высокие ноты, что вышибает слезу. Первый раз слушаю птичье пение. Слышал много раз, а слушаю впервые. И трогает эта нехитрая песня меня тоже впервые, словно раньше я был глухим и только сейчас, услышал и умилился, восхитился чуду природы.
Как она так цепляет струны моей души? И оказывается у моей души есть струны? Я не знал. А теперь она стала настолько чувствительной, будто решилась наконец и выбралась из панциря. Теперь она стала чуткой, потому что защита сброшена, моя душа открыта нараспашку.
Да, она уязвима, но зато, какие тайны ей доступны теперь, какие чувства, какие краски! А я и не знал, что так бывает, хотел прожить тихо и безболезненно, как черепаха. И прожил бы лет сто серо и уныло. Теперь моей души коснуться легко. Порадовать легко и так же легко ранить. Меня тревожно холодит эта открытость и радует одновременно, как если бы я родился вновь и только начинаю жить…
Инна спит, обнимая меня рукой и ногой, будто боится, что кто-то отнимет, или сбегу. Не бойся, любимая, никуда не сбегу, я наоборот, прибежал. Марафон сроком в пятнадцать лет завершился победой! Твоей победой, моя королева! Куда мне с тобой тягаться! Не нашлось во мне столько силы и столько храбрости, чтобы подойти первому, открыться первому, чтобы смело поглядеть в глаза любви, чтобы оказаться таким сильным духом, что перестать прятаться, сбегать и первому встать на колени перед собственным чувством.
Всё ты – любимая, всё – ты! Злилась, бесила, дразнила, но упорно разбивала мою скорлупу и тащила, тянула на волю.
И вот я тут, весь твой, прибежавший, нет – приползший к победе последним, но, слава Богу, не опоздавший!
Я тихо целую её в висок, и аккуратно высвобождаюсь, осторожно подсовывая взамен себя подушку. Отрываться тяжело, но безумно хочется её порадовать. Устроить праздник, увидеть радостно-изумлённый взгляд, она заслужила!
Я вчера её взгляд видел… когда пела, мне пела. Горестный, обречённый! Пробило с головы до пят! Вот тогда, именно в тот момент, когда услышал «
Я больше не мог быть чужим, умер бы, если бы не сорвался следом!
Не успел догнать, села в такси с тем прилипчивым парнем. Другого такси поблизости не оказалось, пришлось вернуться и стрясти её адрес с Макса.
Карина ещё навязалась на мою голову. Никто, коллега, взял на банкет только потому, что боялся увидеть Инну не одну, какой же я всё-таки, трус! Она-то не побоялась!
Макс соображал туго, но обрадовался. Наконец, вспомнил номер квартиры, но это уже не важно, главное, улицу и дом назвал. Потом долго не ехало такси! Целых семь минут! Как будто семь часов. Потом оно ехало очень медленно, я торопил, но таксист сказал, что хочет ещё пожить, и так гоним по максимуму…
В дороге меня трясло от мысли, что они не к ней, вдруг к тому треклятому Денису поехали? Рассудок подсказывал, что не может этого быть! Что не нужен ей этот парнишка, весь спектакль для меня разыгран! Что когда она меня принародно обозвала вонючим козлом – обида в ней рвалась, за то, что сбежал, бросил!