Я не Монте-Кристо

— Данил, вернись, простудишься! — выскочила на крыльцо такая же раздетая Сальма, и Никита мысленно вновь поразился, насколько юной она казалась. А потом отбросил в снег сверток и подхватил на руки подбежавшего мальчика.

— Данька! Ты правда простудишься! — расстегнул куртку, запахнул полы вокруг обхватившего его за шею мальчишки и замер, вслушиваясь, как бьется в районе гортани собственное сердце при виде такой неподдельной и искренней радости.

Данил дышал ему в шею, а Никита прижимался щекой к теплой макушке и с удовольствием вдыхал запах, казавшийся ему удивительно знакомым, как будто это его собственный запах. Димыч говорил, что свои дети пахнут по-особому, и если у Никиты когда-нибудь будут дети, то они будут пахнуть именно так, самим Елагиным.



Глава 33

— Я думал, ты не приедешь, — прошептал Данил и так крепко сцепил руки на шее Никиты, что у того чуть слезы не выступили. Ну как его отцепишь?

— Держись, — ворчливо сказал Никита и двинулся к дому. Одной рукой он придерживал Даньку, а другой поднял подарок, так и дошел до дома с болтающимся на шее мальчишкой. Увидев торчащую на крыльце милиардершу, крикнул сердито: — А ты чего стоишь? Тоже заболеть решила? Быстро в дом!

Удивительно, но она послушалась и скрылась с глаз. В доме Данька вцепился в руку Никиты и потащил его в гостиную.

— Никита, давай елку наряжать!

— А разве она у вас не наряжена? — удивился тот.

— Мы всегда тридцать первого наряжаем, — объяснил Данил, выволакивая ящик с игрушками, — а подарки разворачиваем утром.

— Ну тогда завтра подарок посмотришь, как проснешься, — сунул Никита сверток под елку и увидел, как моментально сделалась грустной радостная мордашка.

— Я не здесь проснусь, а в отеле. Мы с мамой едем встречать Новый год в ресторане отеля, мы так все время встречаем, — отвечал поникший Данька, и у Никиты от жалости защемило сердце.

— Не кисни, — щелкнул он мальчика по носу, — давай лучше верхушку наденем. Ты надевай, а я буду краном, буду тебя поднимать.

Снова губы парнишки растянулись в улыбке, и дальше они хохотали как полоумные, Никита поднимал Даньку высоко над головой, а тот цеплял на елку игрушки, но Никита его специально щекотал, и тот извивался, как червячок на удочке. Краем глаза Елагин видел Сальму, которая как тень появлялась в проеме двери и так же бесшумно исчезала.

— Мама, смотри, смотри, как высоко меня Никита поднимает! — кричал Данька, снова взлетая вверх, они и не заметили, как за окнами стало смеркаться.

— Мне машину надо откопать, Данил! — спохватился Никита, мальчик тут же вцепился в руку.

— Я с тобой!

— Там сверху намело приличный сугроб, — сказал за спиной хриплый голос, — вряд ли вы сейчас откопаете ваш Хаммер, господин Елагин. За мной пришлют машину, мы вас подвезем в город.

— Мам! — Данька отлип от Никиты, подбежал к матери и обхватил ее руками. — Мамочка! Я не хочу в ресторан, мне там будет скучно. Можно я с Никитой останусь Новый год встречать? И ты тоже оставайся с нами!

— Сынок, — заговорила Фон-Россель, и ее тон мгновенно стал ласковым и нежным, с Никитой она говорила так, будто они находились в здании суда, и она зачитывала ему приговор, сухо и отрывисто, — Никита наверняка встречает Новый год с близкими людьми, ты и так его задержал. Мы не можем остаться, ты же знаешь, нас ждут.

— Он меня ничуть не задержал, — ответил Никита в тон ей, полуофициально, — а действительно, зачем такому маленькому мальчику ресторан?

— Он с рождения везде со мной, — Фон-Россель очень старалась, чтобы прозвучало нейтрально, но Никите показалось, что она оправдывается перед ним, и он охренел, — я привыкла.

— Тебя ждут в городе, да? — Данил подошел к Елагину и дернул его за руку.

— Нет, — мотнул головой Никита, сжимая маленькую ладошку, — я не встречаю Новый год уже восемь лет. Не с кем. Просто ложусь спать.

Ему показалось, или Сальма вздрогнула?

— Ма-а-аам! — затянул плаксиво Данил и умоляюще взглянул на мать, не выпуская руки Никиты. — Пожалуйста!

Они оба выжидательно уставились на нее, и тут, к огромному изумлению Никиты, черные глаза сверкнули под длинными ресницами, и Сальма кивнула:

— Хорошо. Оставайтесь, господин Елагин, — она повернулась, чтобы выйти, и у него непроизвольно вырвалось:

— Слушай, ты тоже оставайся, лучше побудь с ребенком, ну зачем тебе тот ресторан?

Фон-Россель развернулась обратно и вытаращила на Елагина свои чернющие глаза, он очень постарался не выглядеть сконфуженно.

— Вы приглашаете меня остаться в собственном доме? А не обнаглели ли вы, господин…

— И перестань называть меня господином, можно Никитой или, если тебе так принципиально, просто Елагиным, — быстро проговорил Никита, решившись идти до конца. Если она и выставит его, так хоть он выскажется от души, — а то у меня такое чувство каждый раз, будто я в гареме. Или в борделе, — добавил беззвучно, одними губами и снова испытал состояние, близкое к шоку, когда понял, что она смеется под своей маской.