Читаем «Я не попутчик…». Томас Манн и Советский Союз полностью

Томас Манн был не первым и не последним, кто подходил к этому вопросу с такой странной меркой. Двойные стандарты пережили крах советской системы и уверенно шагнули в XXI век. Ныне они не только широко практикуются, но и полагаются в основу того или иного идейно-политического концепта. Анализируя этот феномен, Ален де Бенуа писал в 1998 году: «Противопоставление “доктрины ненависти” нацизма коммунистическому “идеалу освобождения человечества” совершенно искусственно («parfaitement biaise»). Оно сводится к противопоставлению того определения коммунизма, которое дают его сторонники, тому определению нацизма, которое дают его противники»[449].

Йоганнес Р. Бехер пережил Томаса Манна всего на три года. В июле 1957 года, за год до смерти, министру культуры ГДР случилось читать обращенные к нему строки, автором которых был писатель Герман Кестен:

Вы еще превосходите национал-социалистов и фашистов по бесстыдству, когда угнетаете во имя свободы и творите несправедливость во имя справедливости, а ваши идеалы действительно когда-то были идеальными. Теперь же во имя социализма вы действуете антисоциально и истребляете и унижаете живущие поколения во имя поколений будущих и якобы для спасения будущего человечества. Это система кровавых хилиастов и спасителей человечества, которые приносят человеческие жертвы, мелких чиновников великого царства насилия, безжалостных социальных пророков[450].

Томас Манн не подписался бы под таким беспощадным приговором коммунистической системе. Ненависть он испытывал к национал-социализму, неприязнь – к тому, что ему казалось гнилым и реакционным. Гитлеровский режим лишил его родины и разрушил его привычный образ жизни. При коммунизме он никогда не жил и не чувствовал угрозы с его стороны. В представлениях Томаса Манна Советский Союз с середины двадцатых годов прочно ассоциировался с «устремленной в будущее» идеей, которая была ему так дорога. Этих субъективных «смягчающих обстоятельств» ему было достаточно, чтобы смотреть сквозь пальцы на деяния коммунистов. А то и вовсе закрыть на них глаза.

<p>Библиография</p><p>I</p>

Berdiajew N. Sinn und Schicksal des russischen Kommunismus. Ein Beitragzur Psychologic und Soziologie des russischen Kommunismus / Deutsch hrsg. von I. Schnor. Luzern: Vita nova, 1937.

Bulgakow S. Zur Psychologic des politischen Heroismus // Rufilands politische Seele. Russische Bekenntnisse / Hrsg. Elias Hurwicz. Berlin: S. Fischer, 1918. S. 14–43.

Conrad J. Mit den Augen des Westens / Ubertragen von Ernst B. FreiBler. Berlin: S. Fischer, 1933.

Carlyle Th. Die franzosische Revolution. Eine Historie. Aus dem Englischen von Feddersen. Leipzig-Paris: Brockhaus und Avenarius, 1844.

Davies J. E. Mission to Moscow. A record of confidential dispatches to the State Department, official and personal correspondence, current diary and journal entries, including notes and comment up to October, 1941. London: Victor Gol-lancz, 1942.

Feuchtwanger L. Moskau 1937. Ein Reisebericht fur meine Freunde. Amsterdam: Querido, 1937.

Koch-Weser E. Russland von heute. Das Reisetagebuch eines Politikers. Dresden: Carl Reissner-Verlag, 1928.

Mereschkowski D. Vom Kriegzur Revolution. Ein unkriegerisches Tagebuch. Deutsch von Albert Zucker. München: R. Piper & Co., 1918.

Naschiwin I. Rasputin. Deutsch von Eduard Siewert. Leipzig: Dr. Fritz Fikent-scher Verlag, 1925.

Naschiwin I. Unersdttliche Seelen. Leipzig-Wien: C. Weller Co. Verlag, 1928.

Schmeljow I. Die Sonne der Toten / Deutsch von Kathe Rosenberg. Berlin: S. Fischer, 1925.

Schubart W. Europa und die Seele des Ostens. Luzern: Vita nova, 1938.

Souvarine B. Stalin. A Critical Survey of Bolshevism. New York: Alliance Book Corporation, 1939.

<p>II</p>
Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Адмирал Советского флота
Адмирал Советского флота

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.После окончания войны судьба Н.Г. Кузнецова складывалась непросто – резкий и принципиальный характер адмирала приводил к конфликтам с высшим руководством страны. В 1947 г. он даже был снят с должности и понижен в звании, но затем восстановлен приказом И.В. Сталина. Однако уже во времена правления Н. Хрущева несгибаемый адмирал был уволен в отставку с унизительной формулировкой «без права работать во флоте».В своей книге Н.Г. Кузнецов показывает события Великой Отечественной войны от первого ее дня до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 Великих Феноменов
100 Великих Феноменов

На свете есть немало людей, сильно отличающихся от нас. Чаще всего они обладают даром целительства, реже — предвидения, иногда — теми способностями, объяснить которые наука пока не может, хотя и не отказывается от их изучения. Особая категория людей-феноменов демонстрирует свои сверхъестественные дарования на эстрадных подмостках, цирковых аренах, а теперь и в телемостах, вызывая у публики восторг, восхищение и удивление. Рядовые зрители готовы объявить увиденное волшебством. Отзывы учёных более чем сдержанны — им всё нужно проверить в своих лабораториях.Эта книга повествует о наиболее значительных людях-феноменах, оставивших заметный след в истории сверхъестественного. Тайны их уникальных способностей и возможностей не раскрыты и по сей день.

Николай Николаевич Непомнящий

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное