Я не Поттер!

По ней было видно, что молчание дается ей дорого. Она покраснела от напряжения, но все же предпочла уйти с высоко поднятой головой, тряхнув на прощание светло–рыжей шевелюрой и бросив:

— Плохие защитнички тебе достались, Гарри, очень плохие!

— Я Гарольд! — на этот раз последнее слово осталось все же за мной.

Волей–неволей Малфои меня по жизни оберегали. Одному я друг, другому — сын друга, но вечером, запихивая новенькие учебники и одежду в чемодан и готовясь к отъезду, я думал том, что произойдет, если Темный Лорд вернется? Он захочет меня убить, как и маму, и Джеймса Поттера, о котором мне сегодня потрудились напомнить, или не захочет? Да, я знаю, что все обрадуются, но что случится со мной? Может дядя Люциус сам меня заавадит, а папа ему не помешает? Чертыхнувшись от дикого количества заполонивших мой усталый разум странных мыслей, я повалился на мягкую постель под зеленым балдахином и уставился на звезды, вернее на уменьшенную копию свода Хогвартса на бархате, созданную отцом, когда я был еще маленьким. Тучки то закрывали луну, то вновь освобождали путь для яркого света, так и одна важная мысль, то показывалась мне, то вновь скрывалась, точно боялась, что я её поймаю!

Уже сквозь сладкую дрему я мысль нагнал и разобрался, наконец, что готов на всё, лишь бы отец радовался, и готов на многое, лишь бы Лорд передумал меня убивать и рассказал, почему я до сих пор жив и невредим…

Глава 3

— Гарричка, ты взял сэндвичи? — тетя Петуния задумчиво оглядывала гору продуктов на кухонном столе, не желавшую помещаться в мой рюкзак. — А в чемодан вишневый джем не поместится?

— Взял! Не поместится! — ответил я сразу на два вопроса, но поразмыслив немного, передумал. — Но только если в боковое отделение… Тогда влезет! — люблю я этот джем, что поделать. Женщина резво пронеслась мимо с банками в руках, и мне оставалось своему чемодану только посочувствовать.

Я сидел в кресле напротив выключенного телевизора и тихо радовался, что не увижу противный ящик еще очень долго! В семье Дурслей существовала странная и мне непонятная традиция — собираться вечером на диване, обсуждать нерадивых поставщиков дрелей фирмы «Граннингс», сетовать на непрофессионализм учителей Дадли, и выспрашивать у меня подробности прошедшего дня, отчего кузен начинал ерзать и кусать губы, а я совершенствоваться в искусстве вранья! Заканчивался весь этот ужас просмотром еще более ужасных вечерних новостей, после которых оставалось только радоваться за тех, кто не дожил до сегодняшнего дня; поеданием бесчисленного множества ведер сладкого попкорна и истерикой Дадли, с завидным постоянством обнаруживающего, что данный продукт не растет прямо у них на кухне и иногда его нужно покупать! После всего вышеперечисленного разум отказывался прощать меня за столь дурацкое времяпровождение, и награждал разнообразными кошмарами, мешающими спать и дышать!

Тетка окружала меня заботой с удвоенной силой не просто так — она чувствовала себя виноватой. Я понял данный факт сразу, как только переступил порог этого уютного аккуратного дома, похожего на пряничный домик, и заорал:

— Тетя, маму убили и папа не её муж, ты знала?!

Пышные усы мистера Дурсля, встречающего меня у входа, зашевелились, а наверху раздался жуткий грохот и парочка крепких ругательств. Как позже я узнал, тетя Петуния свалилась со стремянки, прибивая очередную фотографию кузена в коридоре второго этажа, на которой тот запечатлен в обнимку с агрегатом, именуемым «компьютер», в накладных слоновьих ушах, и огромным куском торта в руках. Праздновали тогда не его день рождения, а первую в семестре отметку «В» по странному предмету «Технология». Моя фотография там тоже имелась. Крайняя в нижнем ряду, да и на фоне упитанного Дадли я терялся, напоминая несчастного больного мальчика, которого во двор ветром занесло, но смотреть на неё все равно было приятно. Складывалось ощущение, что я — часть нормальной семьи, как и Драко…

— Какое непосредственное дитя, какое непосредственное… — бормотал дядя, пытаясь затолкнуть меня в прихожую и захлопнуть двери. — Чего уставился, болван! Мальчик роль репетирует! Драматическую! — рявкнул он на кого‑то, и на улице раздались возмущенные возгласы невольного слушателя моей «репетиции».

Как только тетя обработала царапины на лице и сменила запачканный розовый передник на аналогичный, но чистый, мне пришлось выслушать её получасовую речь о развратной, строптивой и сумасшедшей сестрице, помешанной на фокусах и мужчинах!