Читаем Я не робот "Служу себе" полностью

— Могучие боги хаоса, к вашему вниманию взываю я, — я бухнулся на колени в знак покорности, — Прикажите, и я начну кровавую войну, прославляя ваши имена. Прикажите, и я построю тысячу храмов, прославляющие ваши деяния. Прикажите, и я исполню любую вашу волю. Только дайте мне желаемое, верните тех, кого я люблю, пусть всё будет как прежде. Услышите меня, боги хаоса!

— Ну, услышал я тебя и что дальше?

Я обернулся. Тзинч как всегда появился неожиданно и внезапно.

— Привет, сын. Я смотрю ты взялся за голову, — сказал Семён/Тзинч.

— А где все остальные?

— А меня одного тебе что, недостаточно? И потом, я не могу допустить, чтобы мой сын портился во всяких нехороших компаниях.

Я уже хотел встать с колен потому, что этот непринуждённый собеседник никогда не вызывал подобострастия. Но Тзинч хлопнул меня по плечу и вернул обратно на колени.

— Место ты выбрал не самое лучшее. Это не Крит, и тут тебя ни что не защищает.

— Мне не страшно. Скажи, ты в силах сделать всё как было? Вернуть Клео, Геру и Диту.

— Илья, кто я?

— Ты Тзинч, бог хаоса, олицетворяющий жажду перемен и изменений.

— Подумай получше, и дай верный ответ. То, что я хочу от тебя услышать с самого начала.

Я сжал покрепче зубы. Всё это походило на какую-то мерзкую театральную постановку. Тзинч топчется по моим воспоминаниям, постоянно выворачивая их наизнанку. Сказать ему то, что он хочет, казалось кощунством по отношению к моему настоящему отцу, но я так далеко зашёл и уже не могу остановиться.

— Папа.

— Молодец. Илья, кого ты любишь?

— Я люблю тебя, папа.

— А уж я-то как тебя люблю, сын.

Тзинч рывком поднял меня на ноги и смачно поцеловал прямо в губы. Меня чуть не вырвало. Хорошо, что он не Слаанешь и не стал подключать язык.

— Ты поможешь мне вернуть близких?

— Обесценить жертву Геры, надругаться над любовью Диты? Извини, сын, но даже по меркам богов — это вандализм крайней степени.

— Значит, всё было зря?

— Не зря. Я не буду делать этого сын. Если бы ты тогда взял гримуар всего бы этого не было. Твои друзья всё ещё были бы с тобой. И я сюда пришёл не для того, чтобы исполнять твои хотелки.

— А для чего? Чтобы унижать меня?

— Занимайся своими игрушками сам. Я тебе не джин из лампы. Я здесь чтобы помочь цыплёнку вылупиться из яйца.

Тзинч ткнул пальцем в татуировку октограммы у меня на груди. Его палец погрузился в меня полностью. Татуировка зашевелилась и стала расползаться на всю грудь.

— Илья, возлюбленный сын мой. С этого момента ты больше ни перед кем и никогда не встанешь на колени, вся галактика падёт на колени перед тобой.

Внутри меня происходили болезненные метаморфозы, хоть внешне я и не изменился. Это было очень больно. В какой-то момент Тзинч выдернул из моей груди палец, и я обессиленный рухнул на пол.

— Встань, чемпиона хаоса неделимого. Отринь своё смертное имя. Теперь ты Ток-ар, демон во плоти, тот, кто искажает разум и смущает волю.

Интерлюдия 1.

Где-то в измерении варпа.

Три бога хаоса откровенно скучали, дожидаясь гостя из материального измерения. Нургл в образе пожилого и поседевшего мужчины с добродушным лицом самозабвенно собирал на общем столе пазл. Кхорн в образе эффектного брюнета с любопытством рассматривал папки с чьими-то делами, и когда там попадались фотографии и картинки, умилённо улыбался, уважительно покачивая головой. И только Слаанешу, находящемуся в образе обнажённого демона-гермафродита, ожидание откровенно было в тягость. Слаанеш был очень молодым богом, по меркам богов чуть ли не младенцем, поэтому ему ещё не надоела его демоническая форма, обладающая чувствительностью и мощью. Более старшие боги смотрели на это как на мальчишество, но терпели, сами такими были когда-то очень давно. Сейчас было модно ходить в человеческой форме и, надо признать, она была весьма удобна.

— Трахаться хочу, — громко заявил Слаанеш, бухнув одну ногу на стол, а другую, отведя в сторону. И принялся ожесточённо мастурбировать. Так как бог удовольствия обладал половыми органами мужчины и женщины, к этому неприличному делу ему пришлось приложить обе руки.

От бухнувшей по столу ноги пазл Нургла рассыпался и тот с этакой детской обидой посмотрел на рассыпавшиеся кусочки. Кхорн от такого неприличного поведения только пренебрежительно поморщился.

— Слаанеш, ты не бог, а животное. Неужели нельзя потерпеть хотя бы пять минут и вести себя прилично?

— Не могу, не хочу, не бу… А-А-А-А, — Слаанеш бурно кончил разбрызгивая свои телесные соки во все стороны.

— Нургл, ну скажи хоть ты ему, что такое поведение неприемлемо! Он же совсем себя в руках держать не может, прям хоть бери, да сам его еби.

— Ох, я давно хотел узнать какого размера у тебя агрегат. — Слаанеш, томно дыша, потянулся к Кхорну.

Кхорн, прикрывая пах папкой, отодвинулся подальше.

— Да что ему скажешь? Ты что забыл, каким сам был в его возрасте? Ближайшую тысячу лет он себя только так вести и будет. Теперь только терпеть. Могу включить успокоитель.

— Не надо, — испугался Слаанеш.

— Давай! Лучше уж нюхать успокоитель, чем смотреть, как это животное пытается само себя трахнуть.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Коммунисты
Коммунисты

Роман Луи Арагона «Коммунисты» завершает авторский цикл «Реальный мир». Мы встречаем в «Коммунистах» уже знакомых нам героев Арагона: банкир Виснер из «Базельских колоколов», Арман Барбентан из «Богатых кварталов», Жан-Блез Маркадье из «Пассажиров империала», Орельен из одноименного романа. В «Коммунистах» изображен один из наиболее трагических периодов французской истории (1939–1940). На первом плане Арман Барбентан и его друзья коммунисты, люди, не теряющие присутствия духа ни при каких жизненных потрясениях, не только обличающие старый мир, но и преобразующие его.Роман «Коммунисты» — это роман социалистического реализма, политический роман большого диапазона. Развитие сюжета строго документировано реальными историческими событиями, вплоть до действий отдельных воинских частей. Роман о прошлом, но устремленный в будущее. В «Коммунистах» Арагон подтверждает справедливость своего убеждения в необходимости вторжения художника в жизнь, в необходимости показать судьбу героев как большую общенародную судьбу.За годы, прошедшие с момента издания книги, изменились многие правила русского языка. При оформлении fb2-файла максимально сохранены оригинальные орфография и стиль книги. Исправлены только явные опечатки.

Луи Арагон

Роман, повесть
~А (Алая буква)
~А (Алая буква)

Ему тридцать шесть, он успешный хирург, у него золотые руки, репутация, уважение, свободная личная жизнь и, на первый взгляд, он ничем не связан. Единственный минус — он ненавидит телевидение, журналистов, вообще все, что связано с этой профессией, и избегает публичности. И мало кто знает, что у него есть то, что он стремится скрыть.  Ей двадцать семь, она работает в «Останкино», без пяти минут замужем и она — ведущая популярного ток-шоу. У нее много плюсов: внешность, характер, увлеченность своей профессией. Единственный минус: она костьми ляжет, чтобы он пришёл к ней на передачу. И никто не знает, что причина вовсе не в ее желании строить карьеру — у нее есть тайна, которую может спасти только он.  Это часть 1 книги (выходит к изданию в декабре 2017). Часть 2 (окончание романа) выйдет в январе 2018 года. 

Юлия Ковалькова

Роман, повесть
Судьба. Книга 1
Судьба. Книга 1

Роман «Судьба» Хидыра Дерьяева — популярнейшее произведение туркменской советской литературы. Писатель замыслил широкое эпическое полотно из жизни своего народа, которое должно вобрать в себя множество эпизодов, событий, людских судеб, сложных, трагических, противоречивых, и показать путь трудящихся в революцию. Предлагаемая вниманию читателей книга — лишь зачин, начало будущей эпопеи, но тем не менее это цельное и законченное произведение. Это — первая встреча автора с русским читателем, хотя и Хидыр Дерьяев — старейший туркменский писатель, а книга его — первый роман в туркменской реалистической прозе. «Судьба» — взволнованный рассказ о давних событиях, о дореволюционном ауле, о людях, населяющих его, разных, не похожих друг на друга. Рассказы о судьбах героев романа вырастают в сложное, многоплановое повествование о судьбе целого народа.

Хидыр Дерьяев

Проза / Роман, повесть / Советская классическая проза / Роман