Личным делом Иллариона Забродова был и его бельгийский револьвер тридцать восьмого калибра — вещица, по мнению Глеба, хоть и занятная, но куда менее удобная, чем хороший автоматический пистолет. Впрочем, у револьвера имелись и свои плюсы: в отличие от пистолета, он не оставлял после себя следов в виде стреляных гильз.
— Ну, и как вам мои экзерсисы? — поинтересовался Слепой, убирая с глаз долой перчатки.
— Честно? Стрелок ты отменный, а вот художник — так себе, серединка на половинку, — сказал Федор Филиппович, возвращая фотоаппарат. — Хотя, если будешь упорно трудиться, лет через двести из тебя, возможно, выйдет толк. Ну, поехали, что ли?
— Поехали, — согласился Глеб и захлопнул дверцу.
Он убрал фотоаппарат обратно в рундучок и запустил двигатель. На губах у него играла легкая, едва заметная улыбка: что бы там ни говорил его превосходительство, теперь Глеб, по крайней мере, знал, чем крыть, если Забродов опять станет приставать к нему с разговорами о той злополучной бомбе.