Я не сдамся без боя!

Расположенная на первом этаже краснокирпичного куреня запорожца Рябокляча гостиная тоже сильно пострадала. Выходящая на просторный задний двор стена из сплошного, от пола до потолка, стекла лежала внутри, покрывая пол и дорогую мебель густым слоем осколков. Через всю противоположную стену тянулась кривая, неровная цепочка пулевых выщерблин; в целом это выглядело так, словно кто-то, стоя снаружи, дал по гостиной длинную, от живота, слева направо (или справа налево, неважно) очередь.

По гостиной гулял прохладный, пахнущий скошенной травой и влажной почвой ветерок, но Глеб никак не мог отделаться от ощущения, что здесь пахнет пороховым дымом. Стеклянные осколки хрустели, трещали, скрипели и визжали под ногами, и прекратить эту какофонию не было никакой возможности: стекла было много, и оно валялось повсюду. Пройдя сквозь пустоту, некогда бывшую стеклянной стеной, Глеб по выложенной цветными цементными плитками дорожке двинулся туда, где виднелся натянутый на деревянный каркас большой белоснежный тент. Под тентом стояла какая-то плетеная из лозы летняя мебель; одна из опор каркаса подломилась, тент перекосился, почти касаясь одним углом земли, так что издали все это немного смахивало на потерпевший крушение и застрявший на отмели старинный парусный корабль.

Под тентом, навалившись спиной на опрокинутый стол, среди разбросанных закусок и битой посуды лежал генерал-лейтенант Рябокляч, одетый в шорты и пеструю рубашку с коротким рукавом. Ветерок путался в его запорожских усах, рука все еще продолжала цепляться за рукоятку древнего, как пирамиды, ручного пулемета Льюиса с толстым алюминиевым кожухом ствола и плоским дисковым магазином. Открытые глаза блестели, как слюда, во лбу чернело входное отверстие, от которого наискосок, через левую глазницу, тянулась по щеке и исчезала где-то за ухом темная полоска засохшей крови. Остап Богданович Рябокляч был грубиян, весельчак и балагур; помимо всего прочего, он был известен своей склонностью к частому употреблению избитых фраз и прописных истин. В частности, он любил к месту и не к месту повторять, что русские не сдаются, и наблюдаемая Глебом в данный момент картина свидетельствовала, что господин генерал, кажется, свято верил в правдивость этого довольно сомнительного утверждения…

Вообще, наблюдаемая картина показалась Слепому нетривиальной настолько, что он взял себе за труд осмотреться на месте происшествия внимательно, без спешки. Ничего нового этот осмотр ему не дал, картина нисколечко не изменилась. Охранника в будке у ворот просто спугнули, как воробья, выстрелом в окно, и он безропотно и бесследно испарился, ни разу не выстрелив в ответ. Зато генерал и его верный пес Сережа извели целую гору боеприпасов, паля из автоматического оружия в кого-то, кто оказался им явно не по зубам. Прогнав охранника, этот кто-то выстрелил еще всего дважды, и оба выстрела оказались смертельными. Это выглядело так, словно, чуть-чуть опередив Глеба, сюда наведался не человек, а какой-то неуязвимый для пуль демон мщения. И не только неуязвимый, но еще и очень предусмотрительный: Сиверов, сколько ни искал, так и не сумел найти оставленных им гильз. Впрочем, если этот демон стрелял из револьвера, ему не надо было подбирать гильзы — они просто остались в барабане…

Здесь, в доме генерал-полковника Алехина, никаких разрушений не наблюдалось, зато острый, кисловатый запах жженого пороха Глебу уже не мерещился, а был на самом деле. Распахнув очередную, третью по счету дверь, Сиверов обнаружил его источник.

Тут было оборудовано что-то вроде кабинета, пригодного, впрочем, и для использования в качестве спальни. Массивный письменный стол, удобное вращающееся кресло на шарнирной опоре, позволяющее с комфортом отдыхать от интеллектуальных занятий, откинувшись назад в полулежачее положение, книжные полки, сдержанно сверкающие золотым и серебряным тиснением толстых, солидных корешков — это был кабинет. Спальное место представляло собой удобный раскладной диван с коричневой обивкой из натуральной кожи, напротив которого поблескивало огромное, почти во всю стену, раздвижное зеркало вместительного встроенного шкафа. Одна из створок была чуть сдвинута в сторону, оставляя узкую, не шире пяти сантиметров, щель, в которой Глеб с его гиперчувствительным зрением разглядел светлый рукав какой-то одежки — судя по оттенку, чуть ли не парадного генеральского мундира.

На спинке кресла висел цивильный пиджак; на широком подоконнике виднелся незатейливый натюрморт, составленный из пепельницы, пачки сигарет, зажигалки и массивной трубки уже успевшего немножечко морально устареть беспроводного радиотелефона. Пахло порохом и хорошим табаком; на полу посреди комнаты, неуместно весело блестя в лучах наконец-то, впервые за трое суток, выглянувшего из-за туч солнышка, валялась стреляная гильза от пистолетного патрона калибра девять миллиметров.