Я не сдамся без боя!

Только теперь Мамеду стали окончательно ясны истинные масштабы вызванного им самим бедствия. Во всяком случае, так ему казалось в этот момент; увы, он ошибался: это было еще далеко не все.

— Потом ты угнал патрульную машину, — продолжал майор, все еще возясь со своей сумкой, — а потом… Ну, о том, что случится дальше, еще неделю, если не целый месяц, будут трещать в выпусках новостей по всему миру. На какое-то время вы с сестрой станете настоящими знаменитостями. Я вам даже немного завидую…

Он вынул из сумки наполненный прозрачным раствором шприц и жестом заправского медика выдавил из него воздух.

— Сейчас ты немного поспишь, — сказал он, — а когда проснешься, будешь точно знать, что делать. Не бойся, это не больно.

Мамед вжался в угол сиденья, отчаянно отбиваясь скованными руками и ногами. В голове промелькнула бредовая мысль: а ведь он сам сто раз произносил эти самые слова перед тем, как дать пациенту наркоз. Только он, как и его отец, лечил людей, а эти двое, как и те, что увезли Залину, умели только убивать и калечить…

Ему почти удалось выбить у майора шприц, но тут капитан, которому, по всей видимости, надоела возня на заднем сидении и толчки в спину, перегнулся через спинку и ударил Мамеда по голове. В руке у него не было ничего тяжелого и твердого, и бил он вполсилы, чтобы случайно не перестараться и не убить того, кто еще мог пригодиться, но его не зря прозвали Кувалдой: одного удара хватило, чтобы пленник прекратил сопротивление и обмяк.

— Давно бы так, — проворчал майор, поправляя сбившуюся на сторону фуражку, и, ловко наложив на левый бицепс Мамеда резиновый жгут, ввел иглу в набухшую вену.

Через полтора часа потрепанный милицейский «уазик», постреливая неисправным глушителем, выкатился из бокового проезда на улицу, что вела к Кировскому РОВД Махачкалы. Сразу за поворотом прямо под колеса ему метнулась глупая, покрытая колтунами свалявшейся шерсти дворняга. Водитель не притормозил и не отвернул в сторону, чтобы избежать наезда; машина прошлась по собаке, как сквозь мясорубку, пропустив ее между заросшим грязью и ржавчиной днищем и асфальтом. Переломанный, убитый, но еще не понявший этого пес стремглав бросился на обочину, оглашая улицу диким, пронзительным визгом, упал, кувыркнувшись через голову и, не переставая оглушительно визжать, забился в предсмертных конвульсиях. Водитель никак не отреагировал на это происшествие; он вел машину строго по прямой, не видя перед собой ничего, кроме узкой полосы асфальта и полустертой дорожной разметки. Если бы на пути ему встретился рассеянный пешеход, его постигла бы та же участь, что и несчастную дворнягу, потому что за рулем машины сидел не человек, а безмозглый робот, выполняющий одну-единственную задачу и неспособный переключить свое внимание на что-то иное.

Этим роботом был Мамед Джабраилов. Он сидел за рулем прямой, как палка, не двигая головой, которая покачивалась в такт прыжкам машины по неровному асфальту, как насаженный на деревянный кол неживой предмет. Своей неподвижностью и безучастностью ко всему, что его окружало, он напоминал используемый в автомобильных краш-тестах манекен, загримированный для съемок ударной сцены боевика или фильма ужасов. Левая половина его лица представляла собой сплошной кровоподтек; правая бровь была рассечена, и стекавшая из раны, уже частично свернувшаяся кровь придавала его лицу окончательное сходство с жуткой маской ходячего мертвеца — зомби. Она пропитала воротник и грудь щегольской белой рубашки, расписав ее причудливым узором, ею были испачканы руки Мамеда и баранка рулевого колеса. Над раной, деловито жужжа, вились мухи, но он их не замечал.

Испачканное кровью заднее сиденье было забито клетчатыми баулами, родные братья которых некогда верой и правдой служили агонизирующим экономикам молодых постсоветских республик. Багажный отсек, в милицейских «бобиках» обыкновенно используемый для транспортировки задержанных, содержал тот же груз. Его было столько, что старый автомобиль заметно проседал на задний мост. В зеркале заднего вида не было ничего, кроме сине-белой клетчатой стены, но Мамед не замечал и этого, хотя баулы были намного крупнее, а главное, опаснее круживших над его окровавленным лицом мух.