Я не сулю тебе рая

Потом я отвечаю на письма Нимфочки:

«…Что-то тебя не пойму, Ним, ты все больше и больше удивляешь меня. Почему вдруг твоя тетушка нашла, что тебе пора замуж? Разве ты сама не находишь, что пора?

Если пришло время, выходи. О чем разговор.

По правде-то, тетушки в этом деле тоньше чувствуют и дальше видят. Может быть, они уже успели приглядеть тебе жениха? Ну, тогда дело за тобой.

Действуй!

И еще два слова. Не связывайся с кем-нибудь из твоих дружков. Ничего себе, маленькая компания. Среди них, по-моему, ни одного мало-мальски стоящего парня, одна хрустящая шелуха!

Меня так и подмывает посватать тебя кому-нибудь из наших комбинатских ребят, да вот беда, нет среди них никого на твой вкус.

Валентин, например, скучный парень. А тебе нужны веселые ребята. Барабан, может, и подошел бы, но его успела окрутить одна негодная бабенка.

Что касается меня, старого твоего друга, то мне ужасно в этой области не везет. Попытался защитить достоинство одной выдающейся женщины, вызвал на дуэль своего бригадира — и был по всем правилам побит. Спасло меня только то, что на дуэлях сейчас не применяют огнестрельного оружия или шпаг, иначе пришлось бы тебе меня оплакивать.

Но я не склоняю голову, есть еще в нашем цехе одна такая Нагимочка, только боюсь, как бы мне из-за нее тоже не пришлось драться».

17

Ежедневно мне выдают по две бутылки молока, потому что наше производство считается вредным. Литр на нос!

Женатики, как правило, уносят молоко домой, не знаю как там, сами пьют или детишкам отдают. Это их сугубо личное дело, как сказал бы Валентин. Он, между прочим, неравнодушен ко всяким канцелярским словам вроде: «сугубо», «фактически», «целенаправленно» и т. д. и т. п.

Мне известно, что Барабан свою порцию молока обменивает возле пивного киоска на более потребимый напиток. Это тоже его сугубо личное дело.

Что касается меня, то я одну бутылочку выпиваю сам тут же, во время обеденного перерыва, а вторую безвозмездно уступаю Нагимочке.

Она у нас местная достопримечательность, прославилась на весь комбинат. Но не тем, что отличилась на производстве или какой-либо подвиг совершила, а тем, что от четырех незаконных мужей прижила четырех незаконнорожденных парнишек. Одним словом, знаменитая мать-одиночка.

И что самое любопытное — никто ее пропащей женщиной не считает; просто-напросто сильно не повезло ей с мужьями, так у нас принято думать.

Про себя решил: бутылкой молока больше, бутылкой меньше, — меня от этого не убудет, а ей, гордой бедняжке, как-никак подмога. Пусть самая незначительная. И, как ни странно, на этой основе мы с ней крепко подружились.

— Если бы этот мерзавец поступил со мною, как человек с человеком, я бы ему все простила, — говорит она мне, выкладывая свои душевные тайны. «Мерзавец», как я понимаю, один из ее бывших мужей. Она каждый раз сообщает мне что-нибудь в этом роде.

— А чем же провинился этот твой мерзавец? — спрашиваю я, хотя мне нет никакого дела до ее брачных историй. Ну, человек обращается к тебе, надо же поддержать разговор.

— Ты не смей его оскорблять! — вдруг вскидывается Нагима. — Какое твое дело, мерзавец он или нет?

Просто диву даешься, сколько в ней этой самой гордости. Ничего не понимая, смотрю на нее и думаю: а зачем же лезешь ко мне со своими тайнами? Кто тебя просит? И с аппетитом продолжаю уписывать булку с молоком. Тем временем незаметно слежу за ней: лицо у нее привлекательное, и вся она какая-то домашняя, уютная.

— Ну, чего уставился, как теленок на новые ворота? — чуть смягчившись, спрашивает она.

— Ладно, не стану хаять твоего ухажера, — говорю ей с улыбкой. — Только, пожалуйста, перестань ты мне рассказывать о своих сердечных делах.

— Нет, не увильнешь! Не перестану! Ты должен знать, какова ваша мужская порода, и вообще такие вы сякие…