Я не сулю тебе рая

— Послушай, Айбика. Мы с тобой знакомы вроде не первый день. И ни разу не встречались. Может, сходим сегодня в кино?

— Нет, не могу.

— Уже была на «Морском дьяволе»?

— Не была. Просто занята.

— Свидание, что ли?

— Не чуди. Каждый день какое-нибудь дело находится, сам понимать должен.

— А завтра?

— Буду на слете молодых строителей.

— Послезавтра?

— Надо возиться с детишками.

— С какими такими детишками?

— Ну, вожатой утвердили. Разве у вас не утверждали?

Я молчу. Я ведь не знаю, что делается у наших комсомольцев. Сознаться, что я из несоюзной молодежи, как-то неловко. А сам думаю: не может быть того, чтобы не оказалось у нее ни одного свободного вечера.

— Ладно, не хочешь встречаться, не надо, — говорю ей. — Значит, не судьба дружить с тобой. Прощай, Айбика.

Теперь она сама окликает меня.

— Ты не сердись. Ладно? — И она поднимает на меня два Азовских моря.

— Итак, когда же встретимся?

— Не знаю.

— Воскресенье-то у тебя свободное?

— Ну, свободное.

— В шесть ноль-ноль приходи к почте. Не забудешь?

— Нет, не забуду.

— До свидания, Айбика.

— До свидания… А я не знаю, как тебя звать?

— Хайдар… Хайдар Аюдаров. Запомнишь?

— До свидания, Хайдар.

— В шесть ноль-ноль…

— В шесть ноль-ноль…

24

В воскресенье около двух часов кто-то постучал в мою дверь. Открываю и кого же вижу — Нимфочку! Ничего не скажешь, сюрприз.

— Хорошо сделала, малютка, — обрадовался я. — Правильно сделала, что приехала.

— Не торопись радоваться, — усмехнулась Нимфочка. — Может, я не к тебе приехала, а к родственникам погостить.

Но я-то знаю, что она просто-напросто цену себе набивает.

— Проходи. Что же остановилась на пороге?

— Удобно ли?

— А что?

— Ты же не один…

— Можешь не беспокоиться, мой шеф уехал в Уфу, не скоро вернется.

Нимфочка не особенно внимательно меня слушала. Придирчиво оглядела всю нашу квартиру и осталась ею довольна.

— Жить можно!

Она удобно расположилась на моем диванчике и положила ногу на ногу. Я сел напротив.

— Письмишко мое получила? — в упор спросил я.

— Да, конечно.

— Понравилось?

— Как тебе сказать? Тетке оно совсем не понравилось.

— А тебе?

Она неопределенно пожала плечами. Значит, замужество не состоялось. Молчим.

— Я теперь в коммунистической бригаде состою.

— Не смеши! — оживилась она. — Вот нисколько даже не верю.

— Ну, пока еще не настоящая бригада, только за звание боремся. Но все же…

— Вижу, усы сбрил, — замечает она во мне перемену. — Теперь в моде борода.

Мне как-то смешно становится. Не хочу ей объяснять, но я отошел от этих ребяческих забав. Зачем человеку борода? Не пещерные же мы люди!

Притворно вздыхаю.

— Тут у нас как-то не принято. По правде говоря, и техника безопасности запрещает. Борода может легко воспламениться в случае взрыва или пожара.

Нимфочка напоминает, что я нарочно несу чепуху.

Она умеет кокетничать, это ей как-то даже идет.

— Вижу, ты меня успел разлюбить, — говорит она. — Даже не поцеловал по случаю встречи…

Мне хочется ей сказать откровенно, что у меня что-то где-то перевернулось — в том смысле, что я сам себя не понимаю. Но я молчу.

Она принужденно смеется.

— Я пошутила. Да тебе и не надо, мой милый, оправдываться. Я раскусила тебя, когда получила твое письмо. Тебя взяли в ежовые рукавицы. Вот в чем дело.

— Послушай, ты, наверное, еще не обедала. Хочешь, собственными руками обед приготовлю? Тут у нас самообслуживание. Картофельный суп могу сварить. С мясными консервами. Пальчики оближешь.

— Спасибо, мой милый.

Как это она говорит! Мне даже становится жалко ее.

— Признайся, есть все-таки хочется?

Нимфочка начинает ходить по комнате, останавливается перед зеркалом — поправляет волосы, отходит к столу — берет сумочку.

— Если тебе не запрещает твоя Нагимочка, может быть, в ресторан пойдем?

«Эх ты, дурочка!» — думаю я.

— Что ж, в ресторан так в ресторан. Пошли…

Не успели мы занять стол, как к нам подсел какой-то фронтовик. У него любимый тост: «За отчаянный саперный батальон». Сначала мы терпели его, потом пересели.

Нимфочка была в том же костюме, в котором провожала меня на уфимском вокзале. Парадный полумальчишеский вид. Выпила она изрядно, с ней это бывает. И стала строить глазки кому попало, уж такая натура, ничего она с собой поделать не может. И вдобавок стала выставлять напоказ свои коленки. Когда она выставляет их на всеобщее обозрение, приятного мало. И сам не знаю, отчего меня стало мутить.

— За нашу родную Уфу! За возвращение! — Нимфочка подняла рюмку.

Если бы не эти выставленные напоказ коленки, я бы, очевидно, поддержал тост, но тут я заартачился:

— Никуда я отсюда не поеду.

— Поедешь!

— Не поеду. И оставим это. Лучше скажи, как живет Попугаев.

Она неопределенно махнула рукой.

— В последнее время стихов не пишет. Готовит какую-то лекцию: «Самопроникновение или самоистощение». Ты со мной все-таки уедешь. Ведь верно?

— Нет и нет!

— Да и да!

Даже официантки стали поглядывать на нас. Еще немного и нам не миновать бы ссоры. В это время, к счастью, в ресторан шумной ватагой ввалились какие-то местные ребятишки. Знакомая картинка: шесть ломак. Они устроились за соседним столом.