Я не сулю тебе рая

«…В том городе, где я родился и рос, жила-была красивая вожатая. Ведь в каждом городе есть свои прекрасные вожаки, это известно всем.

Та вожатая была нашим другом и товарищем, сестрою и судьею. Мы гордились ею и восхищались.

Она пела для нас прекрасные песни.

И она знала, не могла не знать, что все мы, мальчишки и девчонки, без ума от нее. И, пожалуй, она чувствовала, не могла этого не чувствовать, что без нее нам грустно. Почти тоскливо.

И вот однажды она пришла к нам не одна. Ее спутник был в форме летчика: голубое с золотом. Цвет неба и солнца!

Летчик терпеливо ждал, когда она допоет свои песни. И тогда увел ее. Каждый раз он уводил ее куда хотел, и она прощалась с нами, счастливо смеясь.

Мы, конечно, мучились и горевали. Мы никому не хотели отдавать нашу вожатую, даже летчику.

Мы стали носить ей самые красивые цветы, какие росли в нашем городе. Пели ее любимые песни. Мы души свои готовы были ей отдать.

И нам хотелось стать лучше того летчика. И лучше всех летчиков мира заодно.

Мы еще не знали тогда, что летчики пленяют девушек. Пленяют и уводят в свое голубое небо. К солнечному свету, поближе к звездам.

Мы сильно загрустили, когда это случилось. А случилось такое, несмотря на то, что мы носили самые красивые цветы. И пели ее любимые песни.

Я помню, слезы были соленые. Они оказались горячими. Первыми такими».

Все это, конечно, я наговорил ради Айбики, ради нее одной. Ведь я знал, что она стоит за моей спиной и слушает меня.

Я неожиданно оглянулся. На ресницах Айбики висели слезы; пытаясь овладеть собой, она улыбнулась и протянула мне руку. А за нею стоял Валентин. Если бы я только знал, что он тут, разумеется, ни за что бы не выкинул такой номер. Подумать, какой декламатор объявился.

— Пока я поговорю с ребятами о наших планах на следующую неделю, вы прогуляйтесь, — приказала нам Айбика и быстро выпроводила из штаба.

Мы вышли во двор и молча закурили. Стоим и дымим. И не о чем нам болтать. Надоели мы друг другу, не говоря о том, что он встал поперек моего пути, а я — поперек его пути.

Первым спохватился Валентин. Желая как-то выпутаться из неловкого положения, он доложил:

— У меня на тумбочке лежит журнал «Стрекоза», лет сто назад издавался. Случайно попал в руки.

— Ну и что?

— Тогдашних бюрократов здорово чешут… Каждой канцелярии, пишут, полагается один чиновник для обобщения, один для умозаключения, один для двигания бумаг вперед и один для двигания назад, один для вопросов, один для ответов и один для справки о том, мы ли пишем или нам пишут…

Я слушал его и ловил себя на мысли: он же безумно любит Айбику! Это как пить дать!

44

Я пригласил Айбику на вечер. Оказывается, Валентин успел это сделать днем раньше. «Нерасторопен ты, братец! — отчитал я сам себя. — Обходят тебя по всем статьям».

Явились мы втроем, но не к самому началу вечера. Айбика решила показаться в новом платье. Ну, мы, как и полагается настоящим соперникам, сопровождали ее к портнихе и обратно. Одним словом, опоздали к началу.

Я-то не особенно волновался. Мне что… Я не комсорг, поэтому не обязан с самого начала до конца быть заводилой, ответственным, так сказать, лицом за развлечение. Валентин всю дорогу торопил Айбику и сердился не на шутку.

Появление Айбики, как я и полагал, произвело настоящий фурор. Все, особенно наши девушки, вытаращили глаза, увидев в нашем обществе такую раскрасавицу.

Первым делом мы повели Айбику в буфет — от угощения ни одна барышня никогда не отказывается, этот ритуал предопределен свыше. Валентин угостил шоколадом, я — пивом.