Читаем Крыло беркута. Книга 1 полностью

Крыло беркута. Книга 1

В первой книге романа показаны те исторические причины, которые объективно привели к заключению дружественного союза между башкирским и русским, народами: разобщенность башкирских племен, кровавые междоусобицы, игравшие на руку чужеземным мурзам и ханам.

Кирей Мэргэн

Историческая проза18+
<p>КИРЕЙ МЭРГЭН</p><p>Крыло беркута</p><p>Книга первая</p>

Кирей Мэргэн (1912–1984) — известный башкирский писатель, ученый-фольклорист. В историю башкирской литературы прочно вошли его роман «На склонах Нарыштау», многие рассказы.

Ведущая тема исторического романа «Крыло беркута» — добровольное присоединение Башкирии к Русскому государству, заключение союза двух братских народов, ставшего поворотной вехой в истории башкирского народа.

Роман «Крыло беркута» переводится на русский язык впервые. Вторая книга романа выйдет в Башкнигоиздате в 1988 году.

<p>Крыло беркута</p><p>Книга первая</p>РОМАН<p>Часть первая</p><p>РАСПАД</p>Будь чист душой, возвыситься стремясь.К делам твоим да не пристанет грязь!Из древних поучений<p>1</p>

Слякотный выдался день. С утра моросит и моросит нудный дождь. Тучи, тяжелые, как промокшая насквозь одежда, затемнив небосвод, нескончаемо текут с юга на север. На яйляу[1] у горы Акташ все отсырело.

На берегу неторопливой, благонравной речки Шешмы полукругом поставлены юрты. Становище невелико, но, взглянув на белые войлочные жилища, нетрудно догадаться, что место это облюбовано знатным аймаком[2]. Величина юрты определяется числом кирэгэ — боковых решеток — в ее остове. Так вот, здесь лишь в нескольких крайних юртах — по девять, как обычно, кирэгэ, в остальных — по двенадцать, а в одной, выдвинутой к воображаемой тетиве полукруга, — даже пятнадцать.

В этой, самой просторной юрте слышится разговор, порой кто-то поет протяжную песню и слушатели вознаграждают старания певца одобрительными возгласами.

Благодать сидящим в юрте! Моросит снаружи дождь или не моросит — им все равно, лишь бы пенился в чашах кумыс да были под рукой куски мяса пожирней.

Иная доля у тех, кто на побегушках, кто хлопочет у больших котлов, подвешенных над кострами. Не позавидуешь женщинам-стряпухам, особенно в такой вот день. Куда бы ни шло — поддерживать огонь в лачуге либо под навесом, а под открытым небом — мучение. Мокрые дрова чадят, не разгораются, мясо никак не сварится, турэ[3] гневается. Вдобавок гости распалили его гнев, расхваливая какого-то ханского ашнаксы[4], который якобы сварил однажды под проливным дождем шесть котлов мяса так же быстро, как в сухую погоду. Эк не терпится людям! Куда спешить, коль уж приехали? Будет, будет и мясо, а чуть раньше или чуть позже — какая разница.

Но у гостей, сидевших в большой юрте, пояса в пути поослабли, невтерпеж стало им ждать, когда подадут горячее, потому разговор и свернул к искусству ашнаксы, закружил вокруг еды. При этом ни хозяин с его приближенными, ни приезжие все ж не теряли времени даром, каждая из сторон приглядывалась к другой, стараясь угадать ее умонастроение.

Беседа поначалу текла вяловато. Лишь после того как измаявшая стряпух баранина, исходя духовитым паром, легла грудою посреди пиршественного круга, гости заметно оживились, глаза их заблестели. Уговаривать проголодавшихся, чтоб ели, нужды не было — без особых приглашений гости отдали должное и мясу, и жирному отвару, опорожняя плошку за плошкой.

Насытившись, старший из гостей громко рыгнул, и хозяин подкрепил этот знак удовлетворенности восславлением аллаха:

— Альхамделилля!..

— Да не лишит нас всемогущий своих милостей! — отозвался гость. — Скот у тебя, Шакман-турэ, вроде бы упитанный. Все ли благополучно в ваших кочевьях? Не терпите ли урона в чем-нибудь?

— Кто ныне может сказать, что не терпит урона?.. — уклонился от прямого ответа Шакман-турэ.

Он, предводитель всех четырех родов племени Тамьян, мог бы, конечно, рассказать о многом, но решил, что покуда сдержанность разумней откровенности. Кто знает, может быть, эти люди близки с недругами тамьянцев, предпринявшими недавно нападение на одно из кочевий племени. Может быть, и приехали-то с намерением что-то выведать, хотят прощупать его, Шакмана, силу. В нынешние неспокойные времена приходится держаться настороже даже с гостями. Пусть больше говорят они, пусть раскроются. С виду прост Шакман, но всякое испытал он на своем веку, умудрен опытом. В самой Казани добился, чтобы распахнули перед ним ханские ворота, и с ханом разговаривал лицом к лицу…

Видя, что гость собирается задать новый вопрос, Шакман опередил его:

— Все ли благополучно у вас самих? Что слышно в ваших краях! Не нацеливаются ли где-нибудь на барымту[5]?

Старший из гостей помедлил с ответом. Его спутник, мужчина средних лет со шрамом на щеке, усмехнулся:

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека башкирского романа «Агидель»

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза