Я не твоя собственность-2 (ЛП)

— Видишь, именно это я и имел в виду. Во всем мире не может существовать человек полностью отрицательный или положительный, рыбка, — он ухмыляется. — Пока все, что ты слышала или видела о нем исключительно отрицательного характера. Это значит, что информация не совсем объективна. Ты не можешь объективно дискуссировать по этому вопросу.

Честно говоря, не знаю, что и ответить, но слава Богу, прибывает еда с божественным запахом. Я подумаю о том, что он сказал попозже, когда мое путешествие в качестве жены Зейна закончится. Сейчас главный вопрос — еда, я чувствую ужасный голод.

Сам Люка стоит рядом со мной с мини-теркой и небольшим трюфелем размером с голубиное яйцо. Он с заботой и почтением, словно ювелир обрабатывающий драгоценный камень, начинает тереть его, изредка проводя у меня перед носом, чтобы бы я ощутила запах.

Честно говоря, мне не очень нравится. Мускусный, землистый и немного пахнет чесноком. Скорее всего даже напоминает слабый запах застарелого пота, или не побоюсь этого слова, мочу. Театральным жестом он оставляет тончайшую стружку трюфеля на горке пасты.

— Bon appetito, — взахлеб восклицает он.

Мы благодарим его, и он удаляется, выглядя чрезвычайно довольным.

— Ты раньше пробовала трюфели? — спрашивает Зейн.

— Только шоколадные.

— Тогда, — произносит он и поднимает вилкой пару мелких кусочков, направляя ко мне. Не желая его подводить, я открываю рот. Вкус приятный, неповторимый, но, конечно, совершенно не соответствует всей этой суете и восклицаниям, типа «Оооо!». Я пережевываю и глотаю.

— Ну? — спрашивает Зейн.

— Необычно, — неопределенно отвечаю я.

— Теперь попробуй с пастой, — предлагает он.

Я накручиваю немного пасты на кончик вилки, стружка трюфеля тоже попадает туда, и кладу в рот. У меня расширяются глаза от удивления.

Он довольно ухмыляется.

— Хорошо?

— Чееееееерт побери, да, — говорю я смакуя необычный вкус.

Он беззаботно и радостно смеется, я никогда не видела, чтобы он так беззаботно смеялся.

* * * 

Мы выходим из ресторана и идем по улице. Жара ушла, стало комфортно и прохладно, небо все усыпано звездами.

— Куда мы идем? — интересуюсь я.

— Никуда, просто гуляем и смотрим на окружающую красоту.

Он прав. Здесь красота везде — в каменных фонтанах, в брусчатке улиц, в красивых площадях, заполненных стильной итальянской молодежью, и даже в разрушенных старинных зданиях, которые подсвечены огнями.

Мы останавливаемся, чтобы купить каштаны у пожилого мужчины, обжаривающего их на огромной круглой сковороде. Его лицо разрумянилось от огня, а руки почернели от сажи. Он наполняет бумажный кулечек горячими, с сладковатым запахом орехов, каштанами. Зейн протягивает ему два евро, и мы направляемся к каменной скамье.

— Ты напоминаешь мне мою бабушку, — говорю я ему, снимая кожицу с каштана и отправляя его в рот.

— Вау! Не входи в раж с комплиментами, хорошо? — говорит он.

Я ухмыляюсь.

— Не буду, я имела в виду, как ты ешь. Наслаждаясь вкусом всего по отдельности. Ну, ты не заглушаешь сам вкус кетчупом или соусом барбекю. Моя бабушка предпочитала раздельное питание и ела из пластикового подноса, который используют в самолетах, наслаждаясь каждым вкусом в отдельности.

— Это больше походит на больного с навязчивой идеей фикс, — говорит он.

Я толкаю его плечом.

— У нее ничего такого не было, она была ценителем еды.

Он смотрит на меня, и у него в глазах появляется внезапная нежность, у меня перехватывает горло.

— Единственную вещь, которую я ценю — это твоя сладкая киска.

Я целую его в губы.

— Ты делаешь меня настолько мокрой, но я сейчас ничего не могу здесь сделать с тобой, — шепчу я ему в губы.

Его улыбка озаряет лицо в ночи, становясь ослепительной и опасной.

— Итак, что мы сегодня выяснили?

— Ты любишь мою киску, и я мокрая?

— Мы выяснили разницу между «нравится» и искушать «до безумия», именно это ты и делаешь.

Я кокетливо с удивлением поглядываю на него.

— Докажи на практике.

— Ты не можешь подождать, пока я отвезу тебя домой и раздену?

— Здесь слишком многолюдно, да? — поддразниваю я его.

— Ты настолько сильно меня возбуждаешь, что сделала окончательно жестким, — бормочет он, чувствуя себя несколько неуютно.

Я прикусываю внутреннюю сторону щеки, чтобы удержаться от смеха, но он видит смешинки у меня в глазах.

— Тебе будет не до смеха, юная леди, когда будешь восседать на моем члене, — рычит он, его глаза горят жаждой и похотью.

Я прижимаюсь к его разгоряченному огромному телу.

— Ох, Зейн. Я хотела бы, чтобы это было настолько не смешно, я боюсь потерять тебя.

Он резко со свистом выдыхает, в защитном жесте заключая меня в объятия.

— Поехали домой, — хрипло говорит он.

Мы возвращаемся к машине, которая «заперта» другой машиной, перегородившей нам выезд.

— Мне не верится, что кто-то способен такое сделать, — восклицаю я. — Что же нам теперь делать?

— В этом — все римляне, — говорит он, открывая водительскую дверцу и нажимая на гудок. Почти сразу из окна первого этажа появляется голова мужчины, который быстро начинает что-то говорить по-итальянски.

— Он спустится через минуту, — переводит мне Зейн.