Я не ушел

Я знаю, что полного физического восстановления добиться невозможно. Мне невролог об этом сказал. Может быть, безжалостно, но честно: «Запомните: прежнего Николая Караченцова у вас никогда не будет. Не вернутся ни быстрота движений, ни прежняя острота мышления. Это теперь человек с физическими недостатками, но это ваш любимый человек». И уже после реабилитации, после всего почти невероятного, что сделали врачи, я свыклась с мыслью: «У меня теперь такой вот ребенок».

Долго не могла это принять, а потом мы с Колей это приняли. Нельзя же в конце концов прыгнуть выше Господа Бога, это никак не получится. Никому не под силу. Такие вершины ни одному смертному не дано преодолеть. И мы поменяли ритм нашей жизни.

Осенью и весной живем на даче, летом и зимой уезжаем на море. Ходим на все премьеры в наших любимых театрах. Были на выставке произведений Валентина Серова. Договорились с устроителями, и нам дали замечательного экскурсовода. Она два часа водила нас по этой выставке, потрясающе интересно рассказывала о жизни и творчестве выдающегося живописца – Коля очень любит Серова, и я тоже очень люблю. И что нас поразило. Мы знаем всех великих художников мира, а знают ли на Западе Валентина Серова? Экскурсовод говорит: «Нет». Я говорю: «Это что – наше любопытство? Нам хорошо знакомы и Шекспир, и Босх, и Рафаэль, и Эмиль Золя, и Бернард Шоу, и Кафка… Мы знаем западных художников, писателей, поэтов не только первого, но второго и даже третьего ряда, а наших самых уникальных, самых выдающихся живописцев почему-то не знают…» Она говорит: «Да, это так. Вот только сейчас мы будем пытаться устроить в Европе большую выставку Валентина Серова». Мы, конечно, за Серова порадовались, но ощущение горечи сохранилось. Мы можем говорить о Босхе, о Кранахе, о Рафаэле, о Гогене, подробно обсуждать эпоху Возрождения или Романтизма, говорить о творчестве многих западных гениев, а наших мало кто не знает. Коля сказал: «Меня это даже не поражает. А что тут может быть удивительного? Мы, когда приехали в Париж с «“Юноной” и “Авось”», в этом убедились». Он прав. Зрители парижские не верили, что в России может быть такой театр, могут быть такого масштаба актеры, такого эмоционального накала, с такой пластикой и такими вокальными данными. Не верили до тех пор, пока не увидели своими глазами…

Сейчас таких масштабных театральных выездов нет. Отсутствуют средства. Очередной кризис, пришедший следом за внеочередным. Кризис нравственный, культурный, финансовый. Нас ведь Пьер Карден, великий меценат, возил за свой счет. Это был его грандиозный подарок. Но мы и по России очень много ездили. Каждый год месяца два-три театр на гастролях. Все лето проводили в нашей стране. Играли на лучших площадках, при полных аншлагах в Риге, в Ереване, в Тбилиси, в Минске, в Баку… География такая обширная, а гастроли такие замечательные, насыщенные такой бездной впечатлений, что целую книгу можно об этом написать. Кстати, если бы не случилась с Колей эта катастрофа, он бы свою книгу продолжил и наверняка об этих наших поездках написал много замечательных страниц.

Он бы и в творчестве много нового достиг, если бы не погибла треть голосовых связок. Из некогда богатого голосового диапазона остались только самые низкие ноты. Голос поэтому у него такой низкий и хриплый. Тем не менее мы хотели сделать спектакль, где бы он читал Пастернака, точнее, фрагменты переписки Бориса Пастернака и Марины Цветаевой. Мы очень хотели сделать этот спектакль, потому что сохранились записи его прежнего голоса. Попробовали; потом поняли, что нет, лучше этого не делать, потому что все-таки сцена – слишком трудно для него. Это как в балете. Танцуют, пока есть прыжок, пока есть вращение. Сцена предполагает здорового человека… Стали размышлять, что бы еще придумать для Коли. И тут нам Минская киностудия предложила «Возвращение белых рос», продолжение известной кинокартины. Его попросили сыграть эпизод возвращения главного героя. Поехали в Минск сниматься.

Это, конечно, было волнительное событие. Перед съемками Коля не спал всю ночь. Приехали утром на съемки, и эпизод, в котором он говорил героине: «Я вернулся! Я вернулся! Родная, я вернулся!», сняли на таком эмоциональном подъеме, с таким чувством, что плакала вся съемочная группа. Группа вообще оказалась замечательной. Люди удивительной теплоты и доброты. Я им еще в Москве, когда они нам позвонили, сказала: «Он плохо говорит, он плохо ходит… Вы это понимаете?» «Мы все понимаем. Но эта картина о том, что человек, весь измученный, больной, преодолев невероятные муки и страдания, возвращается к своей жене, к своей дочке, ставшей уже взрослой…». Мы приехали на премьеру этого фильма. Зал в финале, где Коля играл возвращение, встал. Все аплодировали и плакали. Для нас же самое главное было то, что он сказал: «Смотри, прошло столько лет, а я творчество не забыл свое. Я смог это сделать». Я говорю: «Конечно, Коленька, ты смог это сделать. Ты ничего не забыл».