— Вы правы, Джексон! — неожиданно согласился его высочество. — И для того, чтобы исключить всякие сомнения, маг из столичной королевской академии, прибывший в Анзор вместе с его величеством, считает с этих шпор магический след, а затем сравнит с вашей магической аурой и аурой вашего жокея. Да, кстати, забыл вам сказать — сапоги со шпорами, которые ваш жокей спрятал в мешок в раздевалке, быстро сменив их на другие, уже находятся у магов. Но, полагаю, мы уже проявили довольно внимания к этому инциденту, и дальнейшие разбирательства мы проведем после завершения церемонии. Думаю, вы понимаете, ваша милость, что несмотря на то, что ваша лошадь пришла третьей, претендовать на награды, полагающиеся призерам, вы не можете.
Барон вспыхнул, но не стал протестовать. На сей раз он был заметно обеспокоен. Королевские маги были весьма опытны в таких делах, и ему будет трудно выйти из воды сухим.
А его высочество уже перешел к более приятной части своего выступления. Он наградил сначала владельца лошади, что пришла четвертой, потом — барона Майринга и, наконец, повернулся в мою сторону.
Ипподром замер. От того, что он намерен был мне сказать, во много зависело общественное мнение. Восхитится ли он моим поступком или осудит его? Я тоже затаила дыхание.
— А теперь позвольте мне выразить свое восхищение леди, которая сегодня продемонстрировала нам, что женщина может быть сильной и до безумия смелой.
С моих губ сорвался облегченный вздох. Кажется, он на меня не сердился!
— Дорогая леди Карлайл! Вручаю вам этот кубок не только как владелице лошади по кличке Эйнари, но и как жокею, приведшему ее к победе. И несмотря на то, что я в восторге от вашего сегодняшнего поступка, я всё-таки не хотел бы, чтобы вы в дальнейшем его повторяли. Скачки — жестокое и совсем не женское дело.
Он всё-таки немножко осадил меня, чем вызвал одобрительные взгляды многих леди и джентльменов. Но я ничуть на это не обиделась.
Кубой действительно оказался очень тяжелым, и, чтобы удержать его, мне потребовалась помощь самого герцога. Его высочество еще раз поблагодарил всех присутствующих за то, что разделили с ним этот праздник, и пожелал всем приятного вечера.
Как только он закончил речь, в небо устремились сотни, тысячи сияющих огней — начался фейерверк.
42. Предложение
Его высочество не посчитал нужным делать предложение даме своего сердца на ипподроме, и я была этому искренне рада. У меня в душе было ощущение праздника, и я не хотела, чтобы в этот вечер хоть что-то его омрачало.
На следующий вечер во дворце герцога должен был состояться бал, но я собиралась отказаться от его посещения, сославшись на усталость и рану на ноге. Купить в Анзоре бальное платье не получилось (хотя сейчас я могла себе позволить на него потратиться), а идти туда в старом наряде было не очень удобно. Да и присутствие на любом светском рауте означало встречу с леди Снорк или какой-то другой леди из Литона, а значит — продолжение неприятных намеков и разговоров.
Шарлотта, Нэйтан, Теодор и мистер Грант прямо с ипподрома отправились гулять на набережную, где должен был состояться концерт под открытым небом. Они звали меня с собой и были разочарованы, когда я сказала, что намерена отправиться домой и лечь спать. Мистер Керр наложил повязку на рану на моей ноге и дал мне микстуру, которую я пообещала выпить перед сном.
Я проследила за тем, чтобы наши конюхи не стали отмечать победу прежде, чем разместят Эйнари в стойле, и вошла в дом. Эванс, который тоже приехал в Анзор, шел за мной по пятам, неся кубок.
— Полагаю, лучше разместить его в гостиной, миледи! — сказал он, и я вполне одобрила это решение.
Я переступила порог комнаты и не смогла сдержать восторженного вздоха — она вся была в голубых цветах! Корзины с незабудками стояли повсюду — на столе, на камине, на полу. На небольшой этажерке у окна стояла фарфоровая пастушка — и она тоже держала в руках букетик фарфоровых незабудок. А на стене висело роскошное панно с незабудковым полем. И обивка мягкой мебели тоже вдруг стала голубой!
— Эванс, я что, сошла с ума? — дворецкий как раз поставил кубок у дивана и, когда я пошатнулась от изумления, подставил мне локоть, чтобы я могла на него опереться.
— Никак нет, ваша светлость! — и на обычно сурово сведенных губах его мелькнула столь непривычная для него улыбка.
— Но откуда всё это взялось? — я ошарашенно оглядывалась. — Когда мы уезжали на ипподром, здесь всё было по-другому!
Я точно помнила, что обивка дивана была темно-зеленой, и никакой пастушки, и никакого панно в гостиной не было.
Незабудки были моими любимыми цветами. И любимыми цветами моей бабушки. У нее на столе всегда стояла маленькая вазочка с незабудками. Бабушка называла их мышиными ушками, и в те редкие дни, когда я гостила у нее в детстве, я каждый день бегала в сад, чтобы нарвать там цветов для свежего букетика, каждый раз ожидая встретить мышек в усыпанной голубыми цветами траве.