Я не вернусь (СИ)

О моем положении узнали все, включая Нину Владимировну. Как это обычно бывает? Кто-то сказал кому-то, тот еще кому-то — и цепочка замкнулась на Пашкиной матери. Я очень хотела сохранить свою беременность в тайне. Чтобы никто не знал до самого победного. Паша же все рассказал друзьям. Нет, его можно понять — ему нужен был дружеский совет, но когда я узнала о том, что эта новость дошла до его матери — как же ругалась! Кажется, тогда я выдала все свои скудные на тот момент познания в области обсценной лексики. Я не знала, как она отреагировала на эту новость, но была уверена, что Паша в большей степени не звонил мне все это время из-за нее. Да, возможно, я ошибалась и искала ему оправдание, но почему-то кажется, что именно в этот раз интуиция меня не подводила. Она вообще меня никогда не подводила, когда дело касалось Нины Владимировны. Ну, философию можно опустить — на деле Паша требовал от меня избавиться от ребенка. Я же просила его тогда солгать родителям и сказать, что беременность ошибочна. Думала, что вот малыш родится — и все наладится. Господи, это ж надо было быть такой наивной! Что могло наладиться? Нина Владимировна встретила бы меня у дверей с хлебом-солью, а сам Пашка — с плакатом «Добро пожаловать»? Три ха-ха четыре раза! Они бы меня с лестницы спустили, а малыша эта женщина в детский дом бы определила — сказала бы, что такой сумасшедшей как я, детей доверять нельзя. Нет, правда.

А я сумасбродно хотела доказать правду, которая, по сути, никому не была нужна. Паша одновременно и верил мне, и не верил. Он требовал доказательств и тут же их опровергал. Как можно доказать что-то человеку, для которого чужие домыслы перевешивают факты? А я это делала. Я очень многое хотела ему сказать — и не говорила. Во-первых, потому что Паша не давал мне возможности, раз за разом выключая телефон и придумывая глупые отговорки, а во-вторых, несмотря на это, все равно была счастлива — еще бы… Пашкин малыш…

Внутри меня как будто сидела птица и время от времени пыталась взлететь, крылья расправляла. И с каждым разом эти крылья становились крепче. Отчетливо помню, когда мой ребенок впервые толкнулся. Я как раз лежала в больнице на сохранении и вышла в магазин с девочкой по палате. По дороге почувствовала легкий удар изнутри. Это было так больно! Думала, меня напополам переломает. Доктор потом только посмеялась надо мной.

— У тебя просто низкий болевой порог. На твоем сроке еще не так сильно толкается. Что ты будешь в последние месяцы делать? Рожать ты как собираешься, а? У тебя и так сердце больное, а тут еще и это… Учись не обращать внимания на подобные мелочи — наоборот, радуйся. Раз толкается — значит, живой. Вспомни свой токсикоз. Это же смешно…

Мне смешно не было ни разу! Живот еще не был с размер мяча, а внутри такое ощущение, будто это целая футбольная команда! Нет, правда. Когда я сидела в очереди в женской консультации, и малыш начал буянить — я аж охнула от неожиданности.

— Кто у тебя — мальчик или девочка? — спросила сидящая рядом женщина.

— Мальчик… — с каким-то радостным придыханием ответила я.

— Ну, значит футболист.

— А у вас? Футболистка?

— Нет. У меня балерина…