Я ничего не придумал

Я проснулся внезапно среди ночи. В комнате родителей горел свет. В проёме двери в мою комнату стоял человек в шинели и фуражке с голубым околышем с винтовкой, приставленной к ноге. С ужасом я увидел, что в комнате родителей шёл обыск. «А что у вас в другой комнате?» – спросил незнакомый голос. «Это комната сына, он там спит», – ответил отец. От страха, как это ни странно, я закрыл глаза и заснул. В моей комнате обыска не было.

Когда утром я проснулся, мама уже привела в порядок свою комнату. Я её ни о чем не спросил, и она мне ничего не сказала. Она понимала, что мне ничего объяснять не надо, мне и так всё ясно. Так было лучше для обоих.

Началась жизнь без папы. Мама собирала передачи и носила их отцу, выстаивая длинные очереди. Она устроилась на работу ученицей швеи на фабрику «Красное знамя».

Следствие продолжалось больше месяца. В этот период к нам пришёл человек и сказал, что сидел в одной камере с папой. Его, этого человека, освободили, и он решился прийти к нам, чтобы передать привет от папы и рассказать о нём. Иван Никанорович был единственным человеком в камере, где сидели двенадцать человек, который не впал в отчаяние и старался поддержать бодрость и надежду в других людях..

Потом очередную передачу от мамы не приняли, сказав, что отец осуждён на пять лет по 58 статье (контрреволюционная троцкистская деятельность) и отправлен к месту отбывания наказания. Судила его так называемая «тройка». Арестованных было так много, что судов не хватало. Поэтому судили «тройки», состоящие из работников НКВД и партработников. Они могли вынести любой приговор, вплоть до расстрела.

Отца отправили в Воркуту на лесоповал. Мама посылала ему посылки. В письмах он спрашивал обо мне. Мама сказала, что отец категорически запретил мне писать ему письма, потому что связь с врагом народа могла в дальнейшем повредить мне.

Отца я не видел до 1946 года. Его освободили через пять лет, в 1942 году, но была война, и он должен был работать в качестве вольнонаёмного на том же лесоповале. Работал он бригадиром и жил на квартире.

За что же арестовали отца? Причина была проста и типична для того времени. Как-то раз, находясь в командировке в Москве, отец встретился там с товарищами своей молодости, ставшими большими людьми, а вернувшись на работу стал рассказывать с кем он там встречался и пил коньяк. Прошло время, и некоторые из тех, о ком он рассказывал, были объявлены врагам народа и расстреляны. Заместителем отца на его работе был некто Шульман. Он и сообщил, куда следует, о том, что Соколов И. Н. встречался в Москве с врагами народа. Бдительный Шульман занял должность отца.

Летом 1937 года маму вызвали в «Большой дом» (так называли ленинградцы дом на Литейном проспекте, где размещалось управление НКВД).

Ей объявили, что она, как жена осуждённого, выселяется из Ленинграда в посёлок Давлеканово Башкирской АССР. С собой разрешалось взять, если память мне не изменяет, 50 кг багажа. Для распродажи имущества дали определённый срок, я не помню, какой именно.

Мы сели в поезд и поехали в Башкирию. О билетах позаботился НКВД. Так начался новый этап в нашей с мамой жизни.

Только став взрослым, я понял, сколько физических и моральных сил потребовалось маме, чтобы пережить все эти события, сколько выдержки и мужества проявила она в обстановке, к которой была совершенно не подготовлена.

Давлеканово

Через двое с половиной суток проводник объявил: «Кто выходит на станции Давлеканово, подготовьтесь к выходу. Поезд стоит десять минут».

Итак, мы прибыли в благословенную страну Башкирию. Я не шучу – это действительно благословенный край, и не только потому, что здесь прекрасный климат и природа, но и потому, что вынужденный переезд в Башкирию избавил нас с мамой от многих серьёзных неприятностей.

Когда после войны я возвратился в Ленинград, из всех ребят, запечатлённых на фотоснимке «Ленинградский двор», я застал только Витьку Войчунаса, который во время блокады работал матросом на судах, доставлявших по Ладоге продовольствие в блокадный Ленинград. Вся его квартира напоминала зал комиссионного магазина, торгующего мебелью и антиквариатом.

Поистине неисповедимы пути господни! Если бы мы не уехали из Ленинграда, то, скорее всего, погибли бы во время блокады, и не было бы ни Андрея, ни Татьяны Соколовых, ни их детей…

Позднее, размышляя обо всех этих событиях, я сделал для себя вывод: никогда не надо поспешно сетовать на те или иные повороты судьбы. Никому не дано знать, для чего совершается то или иное событие, и как оно отразится на нашей дальнейшей судьбе.

На первое время мы поселились в гостинице, которую местные жители называли «номерами».