Я никогда не обещала тебе сад из роз

Поскольку в то время диагноз «шизофрения» считался позорным клеймом, а мне нужно было как-то приспосабливаться к жизни, прошлое я закрыла. Выдумывала, где находилась с 15 до 19 лет, не распространялась и о предшествующих годах, когда все мои силы уходили на сокрытие отсутствовавших у меня возможностей. Я начала сочинять стихи и рассказы, но не помышляла о возвращении на каменистую почву детства и юности.

Имея на руках свидетельство о среднем образовании, я поступила на курсы и выучилась на машинистку. Хотела продолжить обучение и получить место в какой-нибудь конторе, но провалила экзамен по стенографии. Моя преподавательница видела причину в том, что у меня сильно хромала координация между зрением и мелкой моторикой — настолько сильно, что это уже граничило с дебильностью. Мне объяснили, что курсы уронят свою репутацию, если зачислят меня в группу, но не смогут обучить. Теперь-то я понимаю, что определенные виды неуклюжести действительно являются следствием психического заболевания. Слово «дебильность» — не плод моих фантазий: в тот период многие выражались так же, как эта наставница.

У меня было заветное желание учиться в колледже. Я пришла в Университет имени Джорджа Вашингтона — муниципальное учебное заведение, ближайшее к дому. С собой принесла «справки о психическом здоровье», которые требовались для поступления: характеристику от лечащего врача и выписку из клиники. (При поступлении на курсы машинописи я их не предъявила — забыла дома.) В приемной комиссии мне задали вопрос: случались ли у меня вспышки агрессии? Да, случались. Есть ли уверенность, что впредь такого не случится? Нет. Кому еще будут предъявлены мои справки, поинтересовалась я, и станут ли они достоянием гласности? Да что далеко ходить: в приемной комиссии работали студенты. Конфиденциальность личных данных, ответили мне, гарантировать невозможно.

За дверями колледжа я едва не задохнулась от обиды, и тут к остановке подъехал автобус с надписью: «Американский университет». Я спросила у водителя, это реальный университет или просто название места.

— Да, настоящий университет.

Я доехала до конечной остановки. В приемной комиссии от меня не потребовали ни справок, ни вкладыша с оценками. Свидетельство о среднем образовании есть? Будете сдавать вступительные экзамены? На оба вопроса ответила «да». Записалась на две программы, чтобы потом сориентироваться по ходу дела.

Впоследствии мне всегда казалось, будто лишь в колледже и началась моя настоящая жизнь. Мне предстояло освоиться в аудитории, приобрести базовые навыки общения, выяснить, что учеба — дело тонкое и затяжное. Долгий интеллектуальный голод заставлял меня с жадностью хвататься за новые знания — хоть по биологии, хоть по литературе. Доктор Айра Стайнмен пишет в своей книге «Лечение „неизлечимых“» о перефокусировке энергии между порождениями больного сознания и интеракциями здорового. Для такой перефокусировки требуется невероятная энергия. Помню, как-то я провела воскресный день в компании сына родительских знакомых и его приятелей, изо всех сил пытаясь подстроиться под общее настроение, разговоры, ленивый отдых, чтобы просто оттянуться. Мне казалось, я отлично справляюсь с поставленной задачей, но тут один парень спросил: «Что с тобой творится, Джоанн? Все время куда-то уплываешь». Надеюсь, я кое-как замяла этот вопрос, но на самом деле поразилась. Как этим ребятам такое удается? Да они же просто титаны, если способны к постоянной концентрации внимания. Моей энергии не хватило даже на один день, самый обыкновенный и ничем не примечательный. Что уж говорить о более сложных ситуациях?

Но мало-помалу, сама не знаю как, это произошло. Окружающим всегда интересно знать, оставляет ли столь длительная болезнь какие-либо следы. Я отвечаю на этот вопрос утвердительно. Существует немало общественных конвенций, которые усваиваются в отрочестве, но я их в свое время упустила и наверстать не смогла. Даже по прошествии столь длительного времени мне порой требуется пара мгновений, чтобы убедиться в реальности того, что я вижу.

Я стала жить так, как живут вышедшие на свободу заключенные, свыкаясь с парадоксами, набивая шишки и учась на простых радостях. В летнее время подрабатывала, путешествовала; встретила молодого человека, мы с ним обручились, отправились в Англию, он меня бросил, я обревелась и прекрасно провела время. Сеансы терапии окончились за год до выпуска.

Пока разворачивалась моя жизнь, я понятия не имела, что доктор Фромм-Райхманн ведет ожесточенные профессиональные войны с медицинским истеблишментом по поводу правомерности и эффективности применения психотерапии для лечения психотиков. Тогда широко использовались длительные курсы электрошоковой терапии и инсулиновой комы, входили в практику химические транквилизаторы и психотропные препараты. Моему доктору все решительнее приходилось отстаивать свою методику, а также тезис о том, что психоз, диагностированный на ранней стадии, излечим.