Я никогда не обещала тебе сад из роз

— А раньше где тебя держали?

— В «Краун-стейт».

— Джесси тоже там сидела. Я еще по «Конкорду» ее знаю.

— Ты в «Конкорде» на каком отделении была?

— На пятом и на восемнадцатом.

— У меня подруга была на седьмом. Такой, рассказывала, клоповник.

— Не то слово! Там Хескет заправлял. Психбольным сто очков вперед даст.

— Хескет?.. — проходившая мимо Элен вздрогнула и очнулась от своего постоянного транса. — Коротышка, худющий такой? Глаза голубые, картавый? Еще голову вот так вздергивал?

— Он самый.

— Гаденыш! Избивал меня в «Маунт-Сент-Мэриз». — И пошла дальше, погрузившись в транс.

Ли Миллер задумчиво почесала ухо.

— «Маунт-Сент-Мэриз»… Как же, помню… Дорис тоже там сидела. Дорис Ривера.

— Это еще кто такая?

— Ой, детка, ты ее не застала: долгожительница наша, на ней все виды лечения перепробовали, про какие я только слыхала, да только крыша у ней капитально съехала. Здесь она три года просидела.

— А потом куда ее перевели?

— Никуда. Живет теперь за территорией, подрабатывает.

Они не поверили своим ушам. Неужели это известный факт? Неужели кто-нибудь может назвать имя преуспевшего пациента, для которого это место стало не конечным, а перевалочным пунктом? Когда на Ли обрушился град вопросов, она в конце концов раскололась:

— Слушайте, я познакомилась с Дорис тут, на «четверке», но в чем ее секрет — понятия не имею, а с тех пор, как ее отселили, мы с ней и вовсе не сталкивались! Знаю только, что живет она за территорией и нашла работу. Вот привязались, чертовки!

Больные отвернулись и разбрелись в разные стороны: кто в комнату отдыха, кто в туалет, кто в другой конец коридора, а кто и по койкам. Сумерки сменились тьмой. Вдова Убитого совершила свой ежемесячный рывок к свободе: очертя голову и не разбирая дороги, ринулась в приоткрытую дверь, когда из отделения уносили оставшиеся после ужина подносы.

Дебора прислушивалась к монотонному речитативу Синклита, перечислявшего ее дурные поступки; эти упреки прервал Антеррабей, вскричав:

«Мы еще поглядим, сумеешь ли ты жить без опеки. Поглядим, сумеешь ли хоть когда-нибудь выйти на волю, получить работу и стать личностью!»

Из-за этих угроз голова у нее пошла кругом. Внешний мир и его обитатели уже стали для нее чужими: словно она никогда не сидела с ними за одним столом и не уносилась в одном восходящем потоке смертных и непостижимых жизней. Она вновь увидела простые с виду, но недосягаемые действа — увидела четко и ясно, будто серию застывших картинок. Как девочки здороваются, гуляют, безбоязненно идут в школу: все красавицы, все бегают на свидания, а потом выходят замуж. Ей вспомнилась Элен, пожелавшая из-за своих терзаний стереть лицо той, которая увидела и верно истолковала портрет миловидной подружки по колледжу.

«Ты не из их числа!» — кричал из Ира в защиту Деборы бог Лактамеон.

«Все прочие матери гордятся своими дочками!» — желчно и насмешливо твердил Синклит, как и всякий раз, когда дела принимали совсем уж скверный оборот.

«Держись подальше от своей именитой докторши! — грохотал Цензор. — Надеешься выйти сухой из воды, если будешь до бесконечности выдавать любые тайны? Есть такие смерти, которые пострашнее, чем сама смерть».

«Нынче время скрывать и скрываться…» — шептал Идат, обычно державшийся в тени бог по прозвищу Лицедей.

Сквозь нескончаемый гвалт, сквозь мельтешение богов и сановников Дебора увидела карикатурную, плоскую, в неправильном ракурсе фигуру Макферсона, шагающего по коридору мимо палат.

«Окликну его — позову на помощь», — сказала она всеобщей сумятице.

«Ну-ну, — засмеялся Антеррабей. — Попробуй. — И отправился восвояси в легком шлейфе запаха паленого. — Дуреха!»

Макферсон уже проходил мимо и готов был скрыться из виду. Дебора приблизилась, но заговорить не смогла. Незаметным жестом она попыталась привлечь его внимание; краем глаза он заметил ее пристальный взгляд и непонятные, какие-то судорожные движения неестественно вывернутой руки. Макферсон остановился.

— Деб?.. В чем дело?

Ответить не получилось. Дебора лишь сделала пару движений туловищем и рукой, но он заметил, что девушка в панике.

— Крепись, Дебора, — сказал он. — Вот освобожусь — и сразу зайду.

Она ждала; страх нарастал, а другие ощущения закрылись. Все вокруг виделось серым, уши заложило. Сейчас ее покидало даже осязание, поэтому реальность соприкосновения живой плоти с одеждой ослабевала. Гомон Ира не прекращался, а через некоторое время среди тяжелого — смесь эфира и хлороформа — запаха Жерла повеяло людьми, и это навело ее на мысль, что надо бы с ними пересечься. Перед глазами стало белым-бело: то ли от белых сестринских халатов, то ли от зимнего снега.