Я никогда не обещала тебе сад из роз

— И что это будет за картина?

— Акварель. Мне потребуется много воды.

Карла все поняла и заулыбалась.

— Если руки дойдут, тебе надо будет на что-нибудь опереться. — Карла имела в виду, что у нее есть книга, спрятанная в доступном месте.

В периоды ремиссии пациенты с удовольствием прибегали к тайным кодам и символам, какие, наряду с душевнобольными, используют заключенные, монашки и представители затерянных малых племен, где человеку известен каждый шаг другого. Из разговоров на фоне отчужденных лиц медперсонала порой зарождались начатки привязанностей. Элен временами тянулась то к Деборе, то к Карле, но вскоре сама этого пугалась и уходила в буйство. Самой разговорчивой оказалась Ли, душевнобольная со стажем. Хотя больные и не прикипали друг к дружке, не хранили преданность, не проявляли большой отзывчивости, у них, по крайней мере, были общие тайны.

— Прямо сейчас и взялась бы за этот портрет, — вслух размечталась о запретном Дебора: хранить у себя бумагу не возбранялось, но карандаши расценивались как оружие нападения и могли использоваться только под надзором медперсонала.

— Волосы у меня грязноваты, — туманно выговорила Карла.

В этой фразе было зашифровано предложение им обеим попроситься на мытье головы. Первой пойдет Карла и проникнет в помывочную, где есть удобная большая раковина. Согласно правилам внутреннего распорядка, если в санузле присутствовало менее трех дежурных, к раковине единовременно допускалось не более одной пациентки. Деборе предстояло отправиться в главный санузел и упросить открыть помывочную, чтобы отвлечь санитарку и выиграть время для изъятия припрятанного сокровища.

— У меня волосы на ощупь жирные, — посетовала Дебора. — Скоро колтун будет. — Так она сказала «спасибо».

План осуществили без сучка без задоринки, и к обеду заветный карандаш уже покоился в подвеске из круглых аптечных резинок, извлеченных в свое время из мусора и прикрепленных к четвертой пружине койки Деборы. Потом пришлось дожидаться обеда. Потом пришлось дожидаться, когда заберут подносы. Потом пришлось дожидаться пересменки. Потом — ужина. Потом — раздачи снотворного. Потом — отбоя.

Доктор Фрид уехала на какой-то конгресс, так что монотонность дней не нарушалась даже сеансами психотерапии. Дебора могла бы записаться на трудотерапию, чтобы по утрам, в часы, отведенные для пациентов «четверки», ходить в мастерскую, но передумала. У нее давно пропала охота «мастерить». Иногда, устроившись на полу под прикрытием койки, заслонявшей ее от глаз Супруги Отрекшегося, она делала небольшие наброски. На нее обрушивались порицания Синклита, категорические запреты Цензора, издевательские наветы богов и увещевания Ира, но после многочасовых наказаний или послаблений приходилось как-то убивать время, бесконечное время, которое отмечали приемы пищи, отходы ко сну, мимолетные слова, вспышки злобы, рассказы или горячечные фантазии больных: все это она пропускала через себя безо всякой заинтересованности и вспоминала только в связи с шествиями пациенток вдоль стен отделения. Иногда ей снились пугающие сны: гигантские вулканы страшного пробуждения, застывшего ужаса слуховых, обонятельных и осязательных галлюцинаций; но надежнее всего время отмечали похожие на фехтовальную маску часы, висевшие над дверью в сестринскую.

Эстер обратилась в клинику с очередным запросом на посещение дочери в связи с ее переводом в другое отделение, а также на беседу с врачом. В ответ пришло успокаивающее и, как всегда, непонятное письмо, в котором говорилось, что состояние пациентки соответствует ожидаемому. При желании миссис Блау может записаться на непродолжительную беседу с лечащим врачом Деборы. Посещение четвертого отделения запрещено правилами внутреннего распорядка, а непосредственные контакты с родственниками пациентов не входят в круг обязанностей заведующего. По всем вопросам рекомендуется обращаться к инспектору медико-социальной службы, миссис Роллиндер, в заранее оговоренные часы приема…

На встречу с доктором Фрид она ехала по железной дороге; поезд тащился медленно. Но Эстер только порадовалась, что служебные дела Джейкоба не позволяли ему отвезти ее на машине. В клинике она убедилась, что ее обаяние никак не облегчает взаимодействия с медперсоналом и не гарантирует ей исключения из правил. Доктор Фрид побеседовала с ней мягко, но уклончиво. Постаралась развеять страхи Эстер по поводу четвертого отделения и, если Эстер правильно поняла, выразила надежду, что нынешнее состояние Деборы — это просто «фаза ее заболевания». Такие же ответы, но высказанные с ледяным равнодушием, Эстер получила от инспектора медико-социальной службы. Запрет на посещения обойти не удалось.