Я никому не скажу

Однако дома, когда мама попыталась мне сказать, что вот Егор хороший молодой человек и замечательно, что я рассталась с Андреем, я страшно разозлилась, как будто мама от него отказывается, а не я. Мои же собственные мысли, высказанные вслух мамой, звучали отвратительно. И непонятно, что меня так взбесило. Ведь это не я Андрея бросила, он сам просил. Четко написал: не приходи, – отец его это подтвердил. Я перед ним ни в чем не виновата. И я не психиатр, ничем не могу ему помочь.

Чуть позже я с удивлением обнаружила, что не злюсь на Андрея. Совсем. Злилась-злилась и перестала. Теперь мне было его жаль. Ему очень сложно, это ужасно – путаться, где реальное, где нет. Хорошо, что он как-то разобрался. А что меня к нему до сих пор тянет – это переживаемо, я же нормальный человек, все пройдет. И в очередной раз решила не думать о нем. История была и закончилась. Пусть у него все будет хорошо, и я постараюсь, чтобы у меня тоже все было хорошо. Буду эгоисткой, сосредоточусь на себе.

Для наилучшего эффекта я решила думать о себе как о посторонней девушке. Например, любой девушке было бы приятно сходить в кафе с симпатичным парнем. Значит, и мне приятно сходить туда с Егором. В кино приятно, в парк… Домой к себе Егор меня ни разу не водил, я даже не знала, где он живет. И все время забывала спросить. И родителей его не видела ни разу. Но пока это было не так важно.

Так прошел март. Гуляли, сидели вместе в читалке, целовались. Открытки Егор мне теперь не писал, порой дарил мягкие игрушки, приятные мелочи, и, кажется, вот-вот наши отношения должны были перейти на следующий уровень. Я к этому была почти готова.

Он

Вскоре мне отменили почти все лекарства и теперь хотели выписать. Каждую беседу начинали со слов: может, мол, домой пойдешь, будешь приезжать к психологу. А я возражал. Возражал по одной причине: вернись я домой, мне придется вернуться и в университет. И я увижу Катю. Увижу – и что? Как я буду в глаза ей смотреть? Теперь мое письмо казалось ошибкой. Нет, то, что я решил расстаться с Катей и не портить ей нервы, – правильно, но написать это на листочке, закинуть в ящик и просто исчезнуть… Идиотизм. Наверняка ей было очень обидно… И как она теперь на меня посмотрит… Поэтому я сопротивлялся выписке, и психиатр сказал что-то про социальную дезадаптацию. Я был согласен – да, я ужасно дезадаптировался, боюсь высунуться из психушки, а здесь мне очень даже хорошо. Мама приносила задания из универа, я их делал и старался не думать, что выйти все-таки придется.

Вязаную тетку звали Аня. Конечно, у нее было и отчество, но оно ей не нравилось, и она настаивала, чтобы все ее называли просто Аней. Ко мне эта Аня почему-то воспылала странными чувствами – решила, что со мной можно дружить. Нет чтобы выбрать кого-то постарше. Наверное, я зря пошел покупать ей клубок и сказал, что ее кружочки для сумочки мне нравятся. На следующий же день она решила научить меня вязать крючком. Пожаловалась, что ее муж не захотел учиться. Я его очень понимал. Собственно, я тоже отказался. Тогда она связала какую-то зеленую фигню, натолкала в нее ваты и заявила, что это робот. Помимо робота, из зеленых ниток она соорудила маленькую черепашку. Черепашка теперь висела у нее на кофте вместо броши, а робота она всучила мне. Потому что «детеныши-мальчики любят роботов». Вероятно, я должен был проникнуться процессом создания такой замечательной вещи из ниток, а у меня никак не получалось. Эта Аня была настолько ясно и зримо неадекватна… Если ей не нравилась еда, она могла достать из кармана конфеты и начать ими швыряться, если у нее было хорошее настроение, она начинала сочинять истории про клубки и рассказывать их налево и направо, могла разрыдаться, если хотела угостить человека яблоком, а тот не брал… Когда я лежал в обычном дурдоме, психи там тоже были еще те, но все они были тихие, потому что буйных глушили лекарствами. Здесь же была частная клиника, поэтому больные свободно передвигались, проявляли какую-то активность, и то, как загадочно они мыслят и ведут себя, очень бросалось в глаза.

На их фоне я был неестественно нормальным, хотя сам это отрицал. Понимал, что пора домой, и начинал выискивать в себе странности, чтобы меня оставили. Только странностей не было. Я не видел глюков, не нес бред, не вязал роботов и не считал, что, если проснуться ровно в шесть утра, США нападут на Россию во вторник…

Отец ко мне приезжал только два раза. Ему было некогда. Может, он и два раза не собрался бы приехать, но его попросили. Как бы на семейное занятие с психотерапевтом, чтобы объяснить папе, что я нормальный. Или при папе объяснить мне, что я нормальный. Я не понял точно цель. Но в конце последнего такого занятия понял, что выписываться надо. Всю жизнь от Кати прятаться не получится. И сессия не так уж далеко. Надо двигаться дальше… Учиться, потом работать, все как положено.

Мне оставили самые легкие таблетки, велели приезжать к психологу каждую неделю и выписали.