Я никому не скажу

Конечно, добился своего. Меня стали колоть чем-то таким замечательным, что я выпал из жизни на целую неделю. Отличная была неделя – не надо ни о чем думать и ничего решать. К сожалению, всю жизнь не проспишь. Рано или поздно придется что-то делать… Но эта неделя хоть как-то отрезала меня оттого, что было раньше. Острая тоска по Кате ушла, осталась тупая и невнятная… Сбегать куда-то совсем не хотелось, и мама даже вернула мне куртку – чтобы я мог выходить на улицу. Около больницы был большой огороженный двор, куда можно было выйти почти в любую минуту. Только сначала мне это было не нужно. Вообще не хотелось никуда высовываться из палаты. Словно это было самое надежное место на земле.

А потом все-таки пришлось выйти. Да не просто во двор, а протопать пешком целую остановку. Я ходил в магазин за оранжевыми нитками. Конечно, нитки нужны были не мне. Просто, выбравшись из постоянного сна, я обнаружил, что притащил в больницу в кармане свой мячик. Это было очень кстати. Когда я разговаривал с психотерапевтом, мог не озираться по сторонам, чтобы не смотреть на него. Можно было крутить и разглядывать мячик. И вот я возвращался в палату из кабинета, когда выронил этот мячик и он покатился к двери другой палаты. И я услышал:

– Оранжевый! Ну конечно! Тут нужен именно оранжевый!

Я увидел тетку. Наверное, ее только госпитализировали, потому что раньше я ее не видел. Нет, я не разглядывал местных пациентов… Но, во-первых, нас тут было мало, а во-вторых, уж ТАКОЕ я бы заметил и сквозь полусон. Так и должны выглядеть сумасшедшие. Любой дизайнер прослезился бы от такого зрелища. Все на этой тетке было самовязаное – желтая кофта, сиреневая юбка, дико полосатые колготки: красный-желтый-лиловый-розовый, от полосок рябило в глазах… У нее даже к тапочкам была присобачена какая-то вязаная штучка.

Не успел я ничего сообразить, как она встала, взяла меня за руку, затащила в свою палату и быстро заговорила. Речь у нее была путаная и сбивчивая, но я понял, что она увидела мой мячик и поняла, что ей нужны нитки такого цвета, именно такого и никакого другого. А сходить в магазин она не может, у нее нет обуви. Зато деньги есть. Поэтому она просит меня туда сходить. Тут недалеко. Рассказывая все это, она взяла в руки крючок и продолжала вязать…

И я пошел. На улице было очень сыро и грязно – все таяло. Март. Вспомнил, что недавно был праздник, женский день. Укололо: Катю не поздравил, да и не поздравлю уже теперь ни с каким праздником. Потом подумал: надо этому психотерапевту рассказать про нее, может, он меня научит, как забывать девушек. Потому что, если быть с собой откровенным, Катя и то, что мы должны расстаться, меня волновало уже больше того, что когда-то отец решил сунуть меня в дурдом, а я его возненавидел. И стыдно, да, – но даже больше того, что Даньки теперь нет. Про Даньку я подумал – а что, если бы ничего не случилось, а он, допустим, вдруг уехал в другой город. Или даже в другую страну. Мне было бы очень плохо? Нет… Скорее всего, через пару лет мы бы изредка кидали друг другу сообщения, может быть, созванивались бы по праздникам. Не больше. Данька был отличный друг, но я смог бы жить и без него. Так почему не смог-то? Ответ, с одной стороны, лежал на поверхности: переезд и смерть – разные вещи. С другой стороны, и так и так я оставался без друга. И мне надо было как-то жить дальше. Тут я еще подумал, что если бы я смог все это забыть, убедить себя, что никто не виноват, то к встрече с Катей я был бы нормален. И мне не пришлось бы ее отталкивать. Правда, в этой больнице утверждали, что я и сейчас нормальный. Что все от стресса, который я постоянно усиливал, влипая во всякие истории. Но тут мне продолжало казаться, что они врут. Если бы я вдруг им поверил, получилось бы, что и с Катей я так поступил зря. Поверить в такое я не мог. Нет, я ненормальный. Я свихнулся, и все врут из жалости.

Ниток оранжевого цвета, точно такого, как мяч, в магазине не было. Я купил три похожих клубочка.

Естественно, вязаная тетка это заметила. И начала возмущаться:

– У тебя что, зрение минус десять? Дай очки!

Стащила мои очки, посмотрела сквозь них и вернула.

– Не минус десять. Ты вообще знаешь, что такое оттенок?

Я тоже возмутился, даже не ожидал, что способен сейчас на эмоции.

– Прекрасно знаю! Не было точно такого.

А она все сравнивала эти клубки и мой мяч и доказывала мне, что я «слепой детеныш».

Это было уже слишком. Я отобрал мяч и ушел в свою палату. А вечером, перед сном, она вдруг сама притащилась ко мне. Уселась на кровать и показала два вязаных круга.

– Я их сошью, пришью кнопочку, и это будет маленькая сумочка. Если пришить лучики – будет солнце.

– Феерично, – сказал я. А что тут еще было сказать?

– Тебе нравится?