Я оглянулся посмотреть

Валерий Николаевич Галендеев, преподаватель сценической речи, не зря сидел на вступительных экзаменах, одного его слова было достаточно, чтобы решить судьбу абитуриента. Как известно, не бывает актеров с дефектами дикции. Регину и Лешу Валерий Николаевич оставил, хотя помучился с ними изрядно, впрочем, не только с ними.

Мы с Наташей Шостак показывали отрывок из пьесы Карло Гольдони «Трактирщица», где доведенный до отчаяния кавалер Рипафратта приходит выяснять отношения с хозяйкой гостиницы Мирандолиной.

Сережа Кошонин помогал нам разобраться, что к чему. Я был поражен, как непрофессиональный режиссер, молодой артист работает с драматическим текстом. Для меня текст был набором фраз, которые нужно по очереди произнести. Но когда мы с Сергеем разобрали отрывок, стало вдруг ясно, что каждое слово не случайно, а имеет за собой тайный смысл, что герои говорят одно, а добиваются совсем другого. Рипафратта и Мирандолина обрели плоть и кровь, стали живыми, между ними возник конфликт, и они стали действовать. Я понял — какое это волшебство! Я до сих пор убежден, если сцена и спектакль режиссером не разобраны — театр мертвый.

Риппафратта приходит к Мирандолине, когда она гладит белье. Кошонин положил наш диалог на физическое действие. Горячий, тяжелый утюг стал равноправным участником происходящего. Утюг нам здорово помог. Мирандолина управлялась с горячей тяжестью ловко и умело, а для Рипафратты он был настоящим препятствием, кавалер постоянно на него натыкался, каждый раз обжигаясь. Мы постоянно были заняты, а физику все же играть легче.

Намаявшись больше от утюга, чем от Мирандолины, я приходил в истинное отчаяние и в конце очень искренне восклицал:

— Будь проклят тот миг, когда я посмотрел на нее в первый раз! Попал в петлю, и нет мне спасения!

Не знаю, насколько высоко оценили нашу игру мастера, но я получил огромное удовольствие.

И прошел третий тур.

Память не сохранила экзамены по общеобразовательным предметам. Помню, что по сочинению получил четыре. Все прекрасно понимали, что уже неважно, сколько запятых ты пропустил, если ты прошел три тура, если мастера тебя выбрали, то сочинение тебе подправят. Так как я был ужасно безграмотный в школе, думаю, что без посторонней помощи и у меня не обошлось.

Дальше шло собеседование. Все три тура и общеобразовательные экзамены я сдавал в эйфории. Конечно, я боялся, но комиссия сидела где-то в глубине аудитории, мой текст был заранее известен.

На собеседовании мы впервые встретились с мастерами лицом к лицу, я испытал благоговейный ужас и так испугался, что перестал вообще соображать.

Они опять сидели втроем — Кацман, Додин, Галендеев. Я сел перед ними на стул.

— Что вы читаете? — задали мне простой вопрос.

Я потупился. Во рту стало сухо, как в Сахаре, и пошевелить языком не представлялось никакой возможности.

— Что вы читаете? — еще ни о чем не подозревая, вновь поинтересовался Аркадий Иосифович.

Но мне это не помогло. Я читал много, с того самого момента, как научился читать. Я любил Пушкина, Байрона, писателей Серебряного века, но, к своему ужасу, не мог вспомнить ни одной фамилии. В голове металась лишь одна. И в тот момент, когда я в ужасе понял, что сейчас забуду и ее, я выпалил:

— Джеральда Даррелла.

Я никогда не считал книги Даррелла литературой, он сам называл свое творчество записками натуралиста.

— Хорошо, Даррелла, а еще что? — голосом, полным сочувствия, попробовал помочь мне Валерий Николаевич.

— А Даррелл очень интересно пишет, — с вызовом парировал я, удивляя не столько мастеров, сколько себя. — «Путь кенгуренка» — замечательная книга.

Подумал и добавил:

— Или «Поймайте мне колобуса».

Додин пожал плечами.

Я увидел себя со стороны: кудри черные до плеч, замшевые ботиночки и про зверюшек читает — полный даун.

Больше меня ни о чем не спрашивали, видно, понадеялись, что в процессе догоню.

Так я поступил в Ленинградский государственный институт театра, музыки и кинематографии — ЛГИТМиК.

* * *

В Ленинградском театральном институте Аркадий Иосифович Кацман преподавал актерское мастерство с конца сороковых годов, когда после травмы не смог выходить на сцену как артист.

В 1958 году Кацман стал старшим педагогом на курсе Георгия Александровича Товстоногова. Выбор закономерный. Аркадий Иосифович уже был знаменитым. Случай уникальный — педагога, не имеющего по большому счету ни актерской, ни режиссерской практики, знали во всех театральных школах не только Союза, но и за рубежом.

Товстоногов и Кацман проработали вместе тридцать лет и умерли с разницей в несколько месяцев.

В 1960-е годы появились знаменитые спектакли выпускников курса Товстоногова «Зримая песня», «Вестсайдская история» — с прекрасными актерскими работами.

Генриетта Яновская, Кама Гинкас, Геннадий Опорков, Лариса Малеванная, Лев Эренбург — все ученики Товстоногова и Кацмана.