Я охочусь на убийц

Уильям нравился Джазу, что говорило о многом, в особенности принимая во внимание то, что мальчишка вырос в атмосфере уважения и одновременного презрения к силам правопорядка, не говоря уже о вполне конкретном полицейском, положившем конец двадцатилетней кровавой карьере его отца. С самого ареста папаши четыре года назад Уильям постоянно общался с Джазом, словно он чувствовал себя виноватым в том, что посадил Билли Дента. Было же как божий день ясно, что упрятать папашу за решетку означало сделать для Джаза в высшей степени благое дело. Бедный Уильям и неотвязное чувство вины, так свойственное всем католикам!

Иногда Джаз откровенничал с шерифом. Обычно он рассказывал ему то, о чем уже знали Конни и Хоуви, но он преподносил все это, так сказать, со взрослой точки зрения. Две темы в их разговорах оставались как бы запретными, хотя оба всё прекрасно понимали: Г. Уильям не хотел, чтобы Джаз пошел по стопам папаши, а Джаз не был с ним откровенен до конца.

Пожалуй, единственное, что Джазу не нравилось в шерифе, так это настойчивость, с которой он требовал, чтобы все называли его «Г. Уильям». У говорившего этот его инициал «Гэ» вполне мог вызвать не очень приличные ассоциации. Да и странно все это звучало: «Гэ Уильям». Что-то вроде характеристики самого шерифа. Наверное, сам Уильям просто никогда об этом не задумывался.

Войдя в участок, Джаз кивнул диспетчеру Лане, молодой и хорошенькой девушке. Он старался не думать о том, что бы с ней сделал папаша, попадись она ему в лапы.

— Г. Уильям у себя? — спросил он таким тоном, словно ничего не знал.

— Только что вихрем ворвался, — ответила Лана, — а потом снова вылетел.

Она рукой указала в сторону туалета. Видимо, возраст шерифа брал свое, и он уже не мог долго находиться за пределами управления без посещения данного, так сказать, заведения.

— Не возражаешь, если я подожду его? — осведомился Джаз как можно спокойнее, всеми силами скрывая свое желание поскорей оказаться в кабинете Уильяма.

— Да, пожалуйста, — равнодушно сказала она, махнув рукой в сторону коридора.

— Спасибо, — поблагодарил ее Джаз и — тут уж он ничего не смог с собой поделать — одарил ее своей «мегаваттной» или, как ее называл Билли, улыбкой-очаровашкой. Еще одно качество, перешедшее Джазу по наследству.

Лана улыбнулась в ответ. Она была приветливой девушкой.

Дверь в кабинет шерифа оказалась открытой. На столе в круге желтоватого света от древней лампы с абажуром лежал лист бумаги. Джаз быстро оглянулся и перевернул бумагу текстом вверх. В глаза ему бросились крупные буквы: «Предварительный отчет».

«…в лабораторию на опознание…»

«…отсеченные пальцы…»

Раздавшиеся снаружи звяканье наручников и тяжелые, бухающие шаги вспугнули его. Джаз быстро перевернул бумагу и успел отскочить от стола, прежде чем шериф вошел в кабинет.

— А, это ты, Джаз! — Уильям обошел письменный стол и сразу накрыл отчет своей огромной лапищей. Да, дело он знал, ничего не скажешь. — Чем могу? Говори скорей, а то я немного занят.

«Отсеченные пальцы, — пронеслось в голове у Джаза. Пальцы во множественном числе. Но ведь в мешке для вещдоков он видел всего один палец. — Нужен нож. Не обязательно хороший. Просто острый. Режешь между основанием и пястной костью…»

— Так вот, — начал Джаз, переступая с ноги на ногу, — этот труп на поле Гаррисона…

Таннер нахмурился:

— Когда же запретят продажу эфирных сканеров!

— Ну, вы же знаете, как все в этом случае обернется, Г. Уильям, — непринужденно ответил Джаз. — Когда это запретят, сканеры останутся только у бандитов.

Шериф откашлялся и сел, на что стул под ним ответил жалобным скрипом.

— Я действительно занят. Может, в другой раз пошутим?

— Я пришел сюда не шутки шутить. Я хотел бы поговорить с вами о трупе. Точнее сказать, об убийце.

В ответ шериф лишь удивленно поднял бровь и недовольно фыркнул. Таннер являлся обладателем большого красного носа картошкой, очень похожего на рыхлый, с прожилками, шнобель алкоголика, хотя сам шериф очень редко притрагивался к спиртному. Его нос сильно пострадал за тридцать пять лет службы в полиции, где его обладателя били всем, чем попало, — от кулаков до ружейных прикладов и досок.

— Так, значит, ты знаешь, кто убийца? Прекрасно! Тогда я пойду домой и посмотрю футбол, как добропорядочный гражданин.

— Нет, подождите… — Джаз не хотел признаваться, что следил за местом преступления или тайком подсмотрел отчет шерифа, но у него не оставалось выбора. — Послушайте, труп — это одно. А отсечение пальцев — совсем…

— Та-а-ак, Джаз, — протянул шериф, пододвигая к себе листок с отчетом, словно этим он мог вытравить из памяти мальчишки все прочитанное, — ты что творишь, а? Хватит тебе насчет этого всего заморачиваться.

— Вам легко говорить. Вы не тот, о ком все думают, что из него вырастет Билли Дент номер два.

— Никто и не думает…

— Очень даже многие. Вы не знаете, как они смотрят на меня.

— Ты все это себе воображаешь, Джаз.

Они долго смотрели друг другу в глаза. Джазу стало ясно, что шерифа одолевали те же чувства, что и его самого.