Я оставлю свет включенным

– Может быть, войдете? Я могу угостить вас чаем, – немного громче, чем того требовали обстоятельства, любезно предложила она.

Ей захотелось подразнить Клаву. Она так и видела, как та сейчас побежит по «Особняку», стуча в двери и отпуская замечания на тему того, что новенькая «та еще штучка». Ну и пусть. Лучше уж уйти с такой репутацией, чем с имиджем старухи, не справившейся с ударом судьбы.

– Благодарю за приглашение, с огромным удовольствием, – густым тягучим басом ответил Генрих Карлович. – Я лишь на секунду загляну к нашему главному, попрошу воспользоваться его компьютером. Посмотрю, нет ли новостей о моем Данечке.

– Данечке? – не поняла Анна Ивановна.

– Да, это мой сын, – с гордостью ответил мужчина.

– А почему новости о нем должны быть в интернете? Он у вас что, какая-то знаменитость?

– Своего рода, – кивнул Генрих Карлович. – Он у меня путешественник во времени.

Сделав легкий полупоклон, Генрих Карлович развернулся и направился вглубь коридора, где, по всей видимости, располагался кабинет главврача.

– Я же говорила, что он псих, – злорадно прошипела вслед мужчине Клава.

– Ну и что, что псих? Зато не вредный, – отрезала Анна Ивановна и, не поворачиваясь к Клавдии, толкнула дверь в свою комнату. Нужно поставить гортензию в воду.

Анна Ивановна вошла в номер, открыла один из стоящих в комнате шкафов и обнаружила в дальнем углу простую белую вазу. Не Lalique, конечно, но и не разноцветное убожество в цветочек. Взяв вазу и положив букет на стол, направилась в ванную и включила воду.

Крик она услышала сквозь шум льющейся воды. Вначале подумала, что ей показалось, но крик повторился – мужской голос звал на помощь.

Анна Ивановна выключила воду, оставила вазу прямо в умывальнике, и выскочила в коридор, в котором уже начали собираться люди.

– Что это? Кто-то кричал? – бестолково спрашивали старики, глядя друг на друга в бесплодных поисках ответа.

Анна была единственной, кто не растерялся. Быстрым шагом, насколько это было возможно, она направилась вглубь коридора, туда, куда несколько минут назад удалился Генрих Карлович.

Неизвестный мужчина снова закричал. Анна ускорила шаг. В конце крыла была лишь одна дверь, украшенная табличкой «Романцев Роман Михайлович. Главный врач». Анна Ивановна практически подбежала к двери, толкнула ее и остановилась на пороге, ошеломленная увиденным.

На полу лежал молодой мужчина в белом халате. Его голова была в крови, небольшая лужа уже растекалась по полу, наполняя помещение характерным тошнотворным ржавым запахом. Возле головы мужчины валялась старомодная вещица – тяжелое пресс-папье. Судя по размазанной на нем крови, именно им и ударили врача. Генрих Карлович сидел на полу рядом с пострадавшим, на светлой гимнастерке несколько бурых пятен. Не замечая присутствия Анны Ивановны, он бестолково тряс главного врача за плечо и время от времени выкрикивал:

– Кто-нибудь! Помогите!

– Зачем… Зачем вы это сделали? – ошеломленно спросила Анна Ивановна.

* * *

И все же день не задался. Несмотря на первоначальный интерес к викторианскому образу жизни, разговор с Николь не сложился. Она явно не поняла всей идеи, стоявшей за их жизненным укладом, и не была особо впечатлена тем, что они совсем не пользуются предметами современности. О себе она ничего не рассказывала. Только сухо сообщила, что мама перешла на новую работу и поэтому она год будет жить у бабушки. А потом мама ее заберет. Митя попробовал задать еще несколько вопросов, но Николь отвечала односложно и большую часть пути провела, уставившись на абсолютно неинтересную дорогу. Вскоре и Митин энтузиазм стух, и он тоже замолчал. Может быть, она, как та новенькая, тоже нуждается в «перерыве», или что там вчера болтали гости на чаепитии?

До школы дошли в полном молчании. Митя, увидев издали своих друзей, предложил Николь познакомиться с одноклассниками. Но та, покачав головой, сказала, что ей нужно зайти к директору – бабушка так договорилась. Директор приведет ее в класс.

Николь ушла, даже ничего не сказав на прощание.

Вместо учительницы Марии Васильевны урок явилась проводить сама директриса. С собой она привела Николь, но посадила ее не рядом с Митей (хотя единственное свободное место было около него), а с противной Зиной. А ее соседку, тугодумку Марусю, усадили рядом с мальчиком.

На этом злоключения не закончились. Директор дала им двадцать пять минут на то, чтобы они вкратце изложили на бумаге, как провели летние каникулы. Митя прекрасно знал этот приемчик, означавший, что Татьяна Николаевна совершенно не готова к уроку и просто нашла занятие для учеников.

Скука накрыла с головой. Потратить почти полчаса жизни на то, чтобы перечислять никому не интересные события? Ну что они все напишут: что ездили на море или к бабушке? Или к бабушке на море? Хоть кто-нибудь слетал на Марс? Спас прекрасную принцессу? Нашел морские сокровища? Нет. Тогда зачем изводить бумагу и ручку?