Я оставлю свет включенным

– Прогоняю хамку, явившуюся без приглашения! – рявкнула Клавдия, распахивая калитку и выталкивая Татьяну наружу. Та не устояла на ногах и упала прямо в дорожную пыль.

– Ух! – с гордостью крякнул Григорий Антонович и потряс стихотворением.

– Стерва, – заключила Клавдия, плюя под ноги Татьяне, разворачиваясь и возвращаясь в сад.

– Это правда? – тихо спросила Анна, подходя к Глафире и неожиданно для самой себя открывая объятия. Глафира колебалась несколько секунд, но затем сделала шаг по направлению к Анне и обняла ее, разрыдавшись. Весь этот груз, который она тащила на себе два года, в конце концов оказался для нее непосильным. Она сломалась.

– Ничего, ничего, девочка, – слегка дрожащими руками Анна погладила Глафиру по голове, как давным-давно гладила маленькую Лиду, когда та разбивала коленки. Правда, тогда ее сводило с ума нытье дочери, и объятия были единственным способом его избежать. И только сейчас Анна поняла, почему люди испытывают потребность в прикосновениях. Наполненные собственными эмоциями до краев, испытывают потребность с кем-то поделиться, чтобы их не разорвало. Объятия превращают людей в сообщающиеся сосуды.

– Я все провалила, – сквозь слезы пожаловалась Глафира.

– Ну-ну, ничего вы не провалили, – уверенно ответила Анна. – Это просто козни мелкой неудачницы. Вернут вам детей, вот увидите.

Глафира сделала шаг назад и попыталась вытереть льющиеся градом слезы.

– Нет, вы ничего не знаете, их мать умерла из-за меня! – срывающимся голосом начала она, а Анна покосилась в сторону Клавдии и Григория, что-то горячо обсуждавших возле калитки.

– Девочка моя, не говорите мне ничего, о чем потом пожалеете. – Она снова обняла Глафиру, а та прижалась к ней, словно к собственной матери, которой у нее никогда толком и не было.

Анна Ивановна махнула своим спутникам, жестом призывая их разойтись. Она помогла Глафире войти в дом, довела до спальни и уложила на кровать, прикрыв легким одеялом, сшитым из цветных лоскутов. На секунду залюбовалась работой – идеальная геометрия линий и подбор цветов. Ничего кричащего, все сдержанно и очень элегантно. Такая мать несомненно привьет детям хороший вкус. Да и дело не только во вкусе. У Глафиры дома дети чувствовали себя лучше, чем во многих семьях счастливых обладателей холодильников. Вселенскую справедливость необходимо восстановить, и Анна Ивановна собиралась этим заняться при первой же возможности.

* * *

Едва за Анной Ивановной закрылась дверь, как Глафира резко села на кровати. Ужасно хотелось спать, но сейчас она не могла позволить себе такую роскошь. Ей казалось, что она падает в черный колодец, что полоска голубого неба над ее головой становится все уже, и скоро ее совсем не станет, она захлебнется этой чернотой. Выход был только один – переключиться на что-то другое. Попытаться спасти кого-то, раз уж она не смогла спасти себя.

Спустившись к Марку и молча отдав ему его обед, состоявший из буханки свежего хлеба, овощей с грядки, куска запеченного мяса и запотевшей бутылки кваса, Глафира соврала ему, что собирается пойти в школу поговорить с директором. Посоветовала никуда не выходить, если он не хочет выдать себя раньше времени.

Сама же, переодевшись в легкие штаны и майку, прихватила корзинку со снедью и отправилась окольными путями в «Усадьбу». Она почти бежала, постоянно оглядываясь, ей чудилось дыхание Марка за спиной. Сейчас он схватит ее за руку и назовет предательницей. Да, она его предавала, но предавала, чтобы спасти дорогого ей человека, который был рядом несколько лет и всегда поддерживал ее.

Глафира прекрасно знала, кто является владельцем «Усадьбы», поэтому не сомневалась: Данила наверняка в доме отца. Она также знала, что бесполезно пытаться попасть в «Усадьбу» через наглухо закрытые ворота, в дом вели совершенно другие ходы, один из которых располагался в лесу.

Генрих Карлович был личностью чрезвычайно увлекающейся и творческой, дом он строил по собственному проекту, сделав его «домом-сюрпризом», из которого в любой момент можно было сбежать от покойной жены, обладавшей скверным характером. Он надеялся, что когда-нибудь в его доме поселятся многочисленные внуки и будут играть с дедом в прятки. Он ненавидел рутину, обыденность, трезвое мышление. Даже постарев, Генрих Карлович так и остался ребенком. Чего стоили одни катакомбы, которые он прорыл под «Усадьбой».

Дверь нашлась сразу. Расположенная в высоком холме и отлично замаскированная мхом, она напоминала вход в кроличью нору из «Алисы в Стране чудес». Глафира толкнула ее, дверь со скрипом поддалась. Запоздало подумала, что стоило бы прихватить с собой хотя бы свечку, но затем махнула рукой. Путь был прямым, и она должна быстро бежать, чтобы не насобирать в волосы пауков. Впрочем, она их не боялась. Она уже давно ничего не боялась.

Спустя несколько минут быстрого шага Глафира уперлась в дверь, ведущую в усадьбу, толкнула ее, но та оказалась заперта. За дверью играла негромкая музыка. Немного подумав, она подняла руку и решительно постучала:

– Данил, откройте!

Никакой реакции.

Глафира забарабанила изо всех сил: