Я отвернулась

Суд объявляет перерыв, чтобы я могла «успокоиться». Я делаю глоток воды. Барбара говорит, что у меня «все хорошо». Наступает время перекрестного допроса. Поверенная со стороны обвинения явно не верит ни единому моему слову.

— Простите, но этот сложный медицинский диагноз кажется довольно удобным.

Она заявляет это так, словно указывает на очевидный факт.

— Разве не все мы хотели бы стать кем-то другим, если бы сделали что-то, чего не следовало?

Кто-то из присяжных фыркает, словно услышал анекдот.

— Особенно, — продолжает она, — если эта «ошибка» — преступление.

Она делает паузу. Ее лицо мрачнеет.

— Преступление, которое называется «убийство».

Другой присяжный, мужчина с длинными бакенбардами, кивает.

— Вы можете как-то доказать, что действительно искренне верили в то, что вы Джо, бездомная продавщица журналов? Вместо попыток убедить нас, что страдаете от разнообразных психических состояний?

Зачем она спрашивает, когда я уже все объяснила?

— Как я уже говорила, я даже не помню, что была Джо. — Мои руки нервно сжимаются. — Но это правда. Даю вам слово.

— Ваше слово, — повторяет обвинительница. Затем поворачивается к присяжным. — Миссис Холлс, которая уже признала, что убила своего мужа, — хочет, чтобы мы поверили ей на слово.

Раздается нервное хихиканье.

— И вы также хотите, чтобы мы поверили вам на слово, что вы не знали о том, что Джош жив.

— Конечно, не знала! — выкрикиваю я. — Я действительно думала, что он утонул.

Поверенная смотрит в свои записи.

— Это правда, что вы жили на улице с августа и до конца декабря прошлого года?

— Я не помню.

— Принимается. Вас арестовали в Плимуте. Насколько хорошо вы знаете этот город?

— Я не знаю. Почти никак. Я имею в виду — я помню, как мы всей семьей ездили отдыхать на юго-запад, когда я была ребенком. До того, как умерла моя мать.

Я на миг закрываю глаза. Камеры видеонаблюдения, несомненно, показали, что я приехала туда на автобусе. Возможно ли, что в глубине души я сохранила положительную связь с этим местом?

— Несмотря на то, что́ вы только что сказали, присяжным может оказаться затруднительно понять, как вы «стали» Джо. Почему именно ее вы выбрали для перевоплощения? Почему, скажем, не знаменитость вроде герцогини Сассекской или Мэрилин Монро?

Снова хихиканье со стороны присяжных. Тем не менее она попала в точку.

С чего начать? Это сложно. Но беседы с психологом помогли мне это понять, и я должна попытаться.

— Я не уверена точно. Возможно, потому, что я не знаю никаких знаменитостей. Но я познакомилась с Джо до… до смерти Роджера. С той самой минуты, как ее встретила, я отчасти завидовала ей. Мне нравилось, что она может идти куда захочет. В то время мне ошибочно казалось, что на нее не давит груз забот. Теперь я вижу, что смущала ее чересчур покровительственным отношением. Как можно понять жизнь другого человека, если не живешь ею?

Но я намеренно не упоминаю, как думала, что уж у нее-то нет времени на тревоги о чем-то вроде трещин на тротуаре; и что мне понравилось ее умение ругаться, как матрос. Есть вещи, о которых лучше не говорить в суде.

Присяжные слушают будто завороженные. Такое ощущение, что я веду с ними приватный разговор.

— Я многое узнала о ее судьбе. Она рассказывала мне, что побывала в тюрьме и каково это. Рассказала, как жила в детских домах, где никак не могла привыкнуть и часто убегала. Ее детей отобрала служба опеки, и она потеряла с ними связь. Мне снились кошмары, когда она рассказала о своей уличной подруге, которой перерезал горло бродяга, накачанный метом. Мне передался ее страх, что на улице ты никогда не будешь в безопасности. Наверно, все это отложилось в моей голове.

— А как вы объясните такой подозрительный момент: вы изменили внешность, чтобы стать на нее похожей.

— Я не помню, как брила голову, — возможно, это потому, что я подхватила вшей и она чесалась.

Барбара садится. Наступает короткое молчание, прежде чем представительница прокурора его нарушает.

— Очень хороший рассказ, миссис Холлс. Скажите, а правда ли, что вы когда-то пытались найти для Джо жилье в городе?

Барбара выглядит обеспокоенной. Сторона обвинения, предупреждала она меня, может показаться милой. А затем они используют то, что ты говоришь, чтобы ударить в самое уязвимое место. Но я могу сказать только правду.

Мой голос хриплый и сухой.

— Когда я состояла в комитете помощи бездомным, мы обсуждали это с городским советом. А временно я хотела поселить ее в нашем летнем домике, но муж не позволил. Он сказал, что это «опасно» и что она может убить нас в наших постелях, насколько я помню.

В зале повисает тишина. Ирония ситуации не ускользает ни от кого.

— Вы знали, что полиция допрашивала ее по поводу недавней серии краж со взломом?

— Нет. — Я начинаю нервничать. — Если бы знала, не пригласила бы ее в наш дом.

— А вы действительно пригласили ее в свой дом, я правильно понимаю? — Голос прокурорской поверенной становится резче.

— Ну, да. Дождь лил как из ведра, и она промокла до нитки. Так что я дала ей сухую одежду.

— И что же ваш муж сказал по этому поводу?

— Его не было дома.

— А потом вы ему сообщили?

— Нет.