Глава 61
— Ваш брат утонул, — тихо говорит мой адвокат, когда я заканчиваю. Это скорее утверждение, чем вопрос.
— Да, — шепчу я. И в который раз слышу в памяти голос мачехи.
— Это попало в новости, — продолжает Барбара, разворачивая старый номер «Дэйли телеграф». — От восемнадцатого августа тысяча девятьсот восемьдесят четвертого года. Заголовок гласит: «Ребенок погиб в результате трагического происшествия».
Даже сейчас это все равно кажется неправдой. Горе слишком велико, чтобы его принять. Выражение муки на лице отца будет преследовать меня до конца дней. Как и страдание моей мачехи.
— Это все равно что ты утопила его сама! — кричала она, набрасываясь на меня и царапая мои щеки ногтями. — Ты всегда к нему ревновала!
Да. Я ревновала. Он был любимчиком. И если бы не появилась Шейла, мы прекрасно жили бы вдвоем с папой. Но я также и любила своего младшего брата. Я не тронула бы и волоска на его голове.
Но теперь я хорошо усвоила, что согрешить бездействием так же легко, как и поступком. Моя ошибка была в том, что я не уследила за братом. А потом, тридцать пять лет спустя, я повторила то же самое со своим внуком.
— После похорон, — продолжает Барбара, — вы пытались покончить с собой, перерезав вены отцовскими лезвиями.
Что мне еще оставалось? Я не могла жить дальше.
— Даже этого нормально не смогла сделать! — кричала мне мачеха. Я пропустила главную артерию. — Ты не заслуживаешь того, чтобы оставаться в живых!
Я едва могла смотреть на отца. Его горе — и моя роль в нем — преследовали меня днями и ночами. Обстановка была невыносимой для всех. Я выплескивала боль и гнев, заперевшись в своей комнате и колотясь головой о стены. Когда отец выломал дверь, чтобы вытащить меня, я попыталась выпрыгнуть в окно. Когда он оттаскивал меня назад, я молотила кулаками по его голове, потому что он помешал мне расстаться с жизнью.
— У вас случился нервный срыв, и вас поместили в частную клинику под названием Хайбридж.
— Да.
Я вспоминаю Корнелиуса и ЭКТ-процедуры, которые в то время немного приглушили боль, но не смогли снять тревогу, постоянно давившую на меня тяжким грузом. Мои месячные прекратились; обычный побочный эффект психотравмы. Услышав в новостях об ужасных событиях — особенно в которых гибли дети, — я начинала безудержно рыдать.
Если бы я не взяла тот игристый напиток с подноса официантки, мой разум был бы яснее и я присматривала бы за братом более внимательно. Поэтому после смерти Майкла я поклялась никогда не пить.
— Как относились к вам отец и мачеха, пока вы были в Хайбридже? — спрашивает Барбара, прерывая мои размышления.
— Они обвиняли меня в смерти Майкла.
— Они когда-нибудь навещали вас там?
— Нет, — тихо отвечаю я.
— Вы уверены?
Я колеблюсь.
— Кажется, отец пытался увидеться со мной несколько раз, но я отказалась. Я не помню этого — лечение ЭКТ повлияло на мою память. Корнелиус рассказал мне позже. Но потом, когда родились дети, мне вдруг захотелось показать отцу его внуков. И я написала ему, сообщив об их рождении. Я надеялась, что это снова сведет нас вместе. И однажды, когда меня не было дома, он действительно приехал. Он не стал дожидаться меня, но оставил записку моей соседке, Джин. По ней было ясно, что его глубоко расстроило сходство между Люком и Майклом. Это был последний контакт между нами.
Я замолкаю, морщась от боли, которую причиняют мне эти слова.
— Выходит, он вас не простил.