Я — Оззи

Собственно, сам концерт был улётный. Запах травки в зале, где мы играли, едва не свалил меня с ног. Как будто я выступал на ямайской свадьбе. Меня поражало и то, что через дорогу был бар, куда ходили надзиратели. Что касается «Scrubs», басистом у них был вьетнамец, который несколько лет назад сжег живьем тридцать семь человек (поджег бензин, который предварительно влил в почтовый ящик некоего подпольного клуба в Сохо, что, по тем временам, было самым массовым убийством в истории Англии.) На гитаре играл малолетка, который замочил ломом наркодилера, так же в составе были два вертухая, один пел, другой лабал на барабанах.

Никогда не забуду той минуты, когда пришла наша очередь выходить на сцену. Джейк И. Ли недавно покинул нас и вместо него на гитаре играл Закк Вайлд. Как только этот молодой, накачанный, длинноволосый блондин вышел из-за кулис, весь зал взвыл по-волчьи и начал кричать:

— Наклонись, малыш! Наклонись, малыш!

Обдолбившись как дятлы, все начинают прыгать, а вертухаи готовились к беспорядкам. Просто дурдом. Сразу перед концертом я сказал Шарон:

— Если мы облажаемся, то из зала не выйдем.

А теперь думал: «Э, нет, меня просто прибьют».

В какой-то момент смотрю на зеков, а там в первом ряду — Джереми Бамбер, который однажды взял ружье, перестрелял всю свою семью на ферме в Эссексе, а потом пытался перевести стрелки на свою душевнобольную сестру. Его физиономия несколько месяцев украшала первые страницы всех таблоидов в Англии. Он широко улыбался мне, этот старый Бамбинатор. В финале, когда мы играли «Jailhouse Rock», публика ломанулась на сцену. Вторжение возглавил один из молодчиков, которые пытались отрубить голову полицейскому Кейту Блэйклоку во время беспорядков в Бродвотер Фарм. Я знал, что это он, мне сказал один из вертухаев на сцене. Последнее, что я увидел, этот мальчишка снимает ботинок и начинает лупить себя по голове.

«О, нет! — подумалось мне — Я из этой песочницы сваливаю! Приятно оставаться! Пока!»

И даже не оглядывался.

* * *

Однажды утром, через несколько дней после этого концерта, Шарон спрашивает:

— Классно вчера было, Оззи?

— Не понял!?

— На дне рождения Келли. Хорошо повеселился?

— Ну, да.

Помню только то, что играл с детьми в саду, щекотал животик Джека, шутил и объедался праздничным тортом. По такому случаю, мы даже наняли клоуна, парня звали Элли Дулэлли, который разыграл кукольное представление. Остальное скрылось в тумане, потому что я успел пропустить пару стаканчиков.

— Жаль, что ты себя не видел — продолжает Шарон.

— О чём ты?

— О том, что ты себя не видел со стороны.

— Не понимаю о чём ты, Шарон? Ну, да, я был немного поддатый, правда, но на дне рождения все поддавали.

— Я серьезно, Оззи: жаль, что ты себя не видел. Хочешь посмотреть? Я записала на видео.

«Облом» — думаю я.

Шарон записала всю вечеринку на видеокамеру. Когда вставила видеокассету в магнитофон, глазам своим не верил. Мне казалось, что я классный папа, с которым все хотели бы поиграть. И вдруг — ушат ледяной воды. Джек заплаканый и испуганный. Келли и Эйми прячутся под навесом, тоже все в слезах. Родители уходят с вечеринки, что-то бормочут себе под носом. У клоуна разбит нос. А посередине я: толстый, пьяный, непонятно по какой причине мокрый, морда в креме, бред и пьяные выкрики.

Я был животным. Абсолютно ужасным животным.

После выхода из Центра Бетти Форд я думал так: «Может я и алкоголик, но в моем ремесле алкоголь полезен, а может оно и к лучшему, что я алкоголик».

В определенном смысле, я был прав. В каком еще ремесле можно достигнуть большего, если человек постоянно ходит бухой? Если я выходил на сцену нетрезвым, публика знала, вечер будет на славу. Проблема в том, что после бухалова, я чувствовал себя отвратительно. Чтобы как-то функционировать, должен был поддерживать форму коксом и таблетками. Потом пришли проблемы со сном — то паническая атака, то параноидальный бред — и я переключился на снотворное, которое получал от врачей во время гастролей. Когда случались передозировки, то есть практически постоянно, я сваливал вину на свою дислексию. «Извините, доктор, я думал по шесть таблеток каждый час, а не одну каждые шесть часов».

В каждом городе у меня были свои врачи — я называл их «концертными докторами» — и разводил их для достижения цели. Наркоману процесс добывания иногда доставляет больше впечатлений, нежели сама доза. Например, когда я открыл для себя викодин. Носил с собой старую бутылочку, с парой таблеток внутри и говорил: «Док, я принимаю такое лекарство, но оно уже заканчивается». Врач смотрит на дату, видит последние две таблетки на дне и выписывает мне еще пятьдесят. Благодаря этому, у меня перед каждым концертом было пятьдесят таблеток. Бывали моменты, когда я принимал по двадцать пять в день.