Я побит - начну сначала!

Любимая! Средь тысячи страниц Средь всяческих фигур и многих лиц, Как жизни целой свет, Означится в слепящей темноте Еще одним штрихом на том холсте Наш слитый воедино силуэт.

Маленькая квадратная серая тетрадь. 1981-1982

1 декабря 1981 года в Дневнике Быкова появляется запись: «Хочу ставить "Чучело" Железникова».

Книга Владимира Железникова, известного детского писателя, по которой поставлен фильм, возникла в жизни Быкова в нужное время и в нужном месте.

В нашей новой квартире шел ремонт, и мы жили в моей маленькой. Над нами жил режиссер Савва Кулиш, добрый товарищ со времен совместной с Быковым работы над фильмом «Мертвый сезон». Мы тесно общались, часто сиживая на его крохотной кухне. Ролан был в поиске материала для новой картины. После семи лет вынужденного простоя ему трудно было найти то, что грело душу. Премия за лучшую режиссуру фильма «Автомобиль, скрипка и собака Клякса», полученная на Всесоюзном фестивале в Кишиневе, руководство Госкино СССР ни в чем не убеждала. «Выкрутасы», - назвал картину зампред Госкино.

Однажды к нам зашел Савва и принес книгу: «Прочтите, ребята, кажется, это то, что вам нужно». Повесть была написана его родственником, мы «напряглись». Я начала читать первая, потом в туалете читал мой сын, потому что уже было поздно, а он не хотел расставаться с книгой. Обрыдавшись над историей Лены Бессольцевой, я сказала Ролану: «По-моему, это то, что ты ищешь». В пять часов утра свет еще горел. Книжка полетела в потолок. «Что, будешь ставить?» - спросила я. «А куда денешься», - ответил Ролан. Окончательно проснувшись от этого ответа, я поняла, что уже не будет силы, которая сможет его остановить в желании снимать фильм «Чучело». Но пока шла работа по разным направлениям: «Доходное место», «Душа», «Куда исчез Фоменко?»...

08.05.81 г.

Итак — роль у Стефановича[60]. Вся история кажется мне гнилой. София Ротару - реванш Саши перед Пугачевой, социалистический вариант мелодрамы, где в финале не гибель, а надежда — черт знает что! Но в самой роли есть большие возможности волнующих меня тем: взаимоотношения людей из стада с талантом, с личностью, потом сегодняшнее понятие «большой дружбы», которая на деле — приятельство, не более, а предательство уже даже не предательство, а само собою разумеющаяся последовательность. Автоматизм сегодняшнего предательства, автоматизм во взаимоотношениях, принявший вид естества и реальности, как бы разоблачающий идеализм.

Если они перепишут роль так, как мне хотелось бы, чтобы в каждой сцене был анекдот, и все — и серьезное, и проходное -говорилось бы со сквозной, тотальной, самодовлеющей, все разъедающей иронией, было бы дело. Ведь в результате всей системы отношений открылось бы не просто равнодушие, а победа над талантом!

И талант гибнет, а друг первым забивает крышку гроба, в котором еще живой человек. Все гнусное должно быть одето во все идеальное. Когда он в конце добивает ее своей изменой — это у него откровенность, он не может лгать!

Альберт Леонидович дружит безответственно и беспринципно: он льстит (хорошее слово и кошке приятно), он врет (зачем обострять, кому нужна правда: «Обмани меня, но улыбнись мне»), он использует чужой труд (тут самая широкая возможность демагогии в области нравственности), он заставляет личность впадать в суету и талдычит: «Служенье муз не терпит суеты», а сам рвач и в этом случае твердит о том, что он земной человек, спекулирует на любви героини к высокому — и в этом его власть над ней.

— Ты — гений! — твердит он. — Я — бездарность!

А в конце она для него уже его ученица!

Это не администратор, то есть не профессия меня интересует, — он паразит, вошь, клоп на теле таланта, на голой душе личности.

Он думает только о своей выгоде и твердит, что о своей выгоде не думает. Он наглый лгун и твердит, что никогда не обманывает; он наглец и заверяет, что это чисто внешне; он ничего не понимает и притворяется знатоком.

Он дешевый, точнее, уцененный временем Сальери.

И еще хорошо бы ему быть откровенным, хорошо бы любить раздеваться, говорить о себе грязные правдивые веши, практически требуя откровения, провоцируя... благородство.

Роль у Мары Микаэлян в «Доходном месте». Вот уж загадка! Вышневский у Островского очень функционален. Он обслуживает Жадова и всю конструкцию мысли. Выбор меня на эту роль — превращение великой пьесы в плохую оперетку? Это власть! Это респектабельность! Это убежденность! С этим борется Жадов. А все начинается с приставания к жене по молодому делу. Зачем?

Предположение первое: его любовь и страсть превратились в ненависть, в уничтожение своей жертвы, в издевательство, в садизм.

Он жулик (как оказывается)... и она это знает. Очень может быть, что ее слова «неправда, вы и раньше...» — она просто не договорила, но он дал ей пощечину и потом валялся в ногах, умоляя о близости.

Он ее целует, она бесчувственна! Он открылся в любви, как последний хам. И мы видим, что он может убить!

В песнях он «философствует!».

Он умирает не побежденный, а наоборот: сдохну — и все «шито-крыто!».