Я побывал на Родине

— Вы прекрасно меня понимаете! — сказал начальник милиции. — Я вас предупреждаю. Вы вероятно знакомы с интернациональными законами, касающимися шпионажа.

— Я могу под присягой подтвердить, что я сказал правду. У меня нет французского паспорта и я прошу посольство мне его выслать.

— Ха, присяга! Я тоже могу присягнуть о чем угодно, — но какое же это доказательство!

Я попал в мир, где присяге не придавалось никакого значения, и это не укладывалось в моем сознании. Для меня ложная присяга была чем-то совершенно чудовищным, на что нормальный человек ни при каких обстоятельствах решиться не может.

— В общем, я вам только одно могу сказать, гражданин: если вы еще будете писать в свое посольство, то перед тем зайдите ко мне и сообщите. На этот раз мы оставим это дело так, как есть.

Я вышел из милиции совершенно подавленным. За мной, стало быть, следили, мои письма вскрывали. Нужно быть постоянно настороже… Хотя что я, собственно, делал непозволительного, с точки зрения советских законов?

Было уже почти четыре часа, до окончания рабочего дня оставался только один час. Я пошел прямо домой.

Новые неприятности

Жена встретила меня со слезами. Отчим сказал ей, что мне не доверяют и что поэтому со мной может что-нибудь произойти. Я постарался успокоить ее, но это удалось мне не без труда. Вечером мой тесть, у которого этот день был выходной, возвратился домой пьяным, возбужденным и злым. Он обзывал мою жену изменницей родины. Меня, однако, он не затрагивал, только все повторял, что я — мол, не советский и что с меня взятки гладки. Я понял, что тестю досталось по партийной линии за то, что он принял в свой дом возвращенку, хотя она и была его падчерицей. Буянил он до поздней ночи, повторяя все одно и то же. На мою жену он смотрел просто с ненавистью. Он говорил, что провинился перед партией и из-за этого может потерять свою должность.

Все происшествия того дня меня страшно измучили, но и на утро была у меня неприятность. Оказалось, что мое начальство знало, в котором часу я вышел из милиции. Едва я пришел на работу, как меня вызвали к директору. Разговор был такой:

— Когда вы вчера кончили свои дела в милиции?

— Приблизительно около четырех, — ответил я. — А что?

— Как это: что?! Почему вы не пришли на работу?

— Я считал, что уже поздно, до окончания работы оставался какой-нибудь час. Не было смысла являться.

— А вы знаете, что можете попасть под суд за халатное отношение к работе? Вы меня подводите! Выходит, что я держу на работе прогульщиков, саботажников! Это был явный прогул! Как же: барин решил, что нет смысла возвращаться на работу!..

— А я хотел бы знать, откуда вам известно, когда я вышел из милиции. Я честно заявил, что вышел оттуда около четырех часов, но ведь мог сказать, что — в десять часов вечера. Что же лучше?

— Не ваше дело! — заорал директор. — Если вам не нравятся наши порядки, то катитесь туда, откуда приехали! Подумаешь! Здесь господ нет, здесь все подчиняются одинаковым порядкам.

Я ищу правды;.. в горкоме партии

Меня возмущали не сами по себе нелепые слова директора, а то, что он позволил себе на меня кричать, и я заявил ему:

— Прошу вас прекратить крик. Я же говорю спокойно — почему вы не можете тоже разговаривать по человечески? Я уже сказал вам, что считал бессмысленным приходить на работу за час до конца рабочего дня. А теперь хочу вас поставить в известность, что мне и сегодня нужен еще один час для того, чтобы сходить в горком партии.

— Куда? — переспросил он уже гораздо тише.

— В городской комитет партии мне нужно сходить. Кстати, у меня машина все равно не на ходу и мне пока нечего делать.

Директор заметно встревожился.

— Хорошо, можете идти, — сказал он уже совершенно тихо. — Надеюсь, что вы скоро вернетесь обратно.

Сам не знаю, как у меня выскочило заявление о том, что я собираюсь идти в горком. Просто, нервы мои были напряжены до крайности. Меня тревожило то, что если из милиции звонили директору, спрашивая, вернулся ли я на работу, то очевидно, подозревали, что я мог пойти в какое-нибудь другое место… А раз так, то вероятно, предстоит еще один вызов и расспросы.

Подойдя к горкому партии, я как-то растерялся. Идти туда или нет? Если пойду, то получится, что я жалуюсь… Как это будет принято? К тому же, это было просто не в моей натуре. Постояв немного перед зданием все-таки решил войти и попросить товарища Михайлова устроить так, чтобы меня больше не вызывали на допросы. О директоре я решил смолчать.

Меня порадовало, что секретарь горкома встретил меня так же хорошо, как и в первый раз.

— Здравствуйте, очень приятно, что вы ко мне пришли! — сказал он, вставая из-за своего стола и протягивая мне руку. — Могу вам чем-нибудь помочь?

Я не знал, с чего начать.

— Вы знаете… я не могу больше этого выносить.

— Что такое? Давайте, рассказывайте все подробно.