— Тяпку автомобиль задавил. Конечно, Тяпка сам виноват. Мама, Марья Константиновна, Надя ему всегда говорили: не бегай, Тяпка, на улицу. Но Тяпка — глупый и маленький, а маленьким надо прощать. Ну, наказать немножко — вот он уже весь вечер лежит под землей. Но больше не надо, теперь можно выпустить Тяпку, дать ему косточку.
Не пропадать же, в конце концов, косточке.
Бог выслушал сочувственно, совсем не рассердился, даже раза два кивнул головой.
— Я тебя вполне понимаю, Надечка. Сам знаю, Тяпке нужно помочь. Ты думаешь, мне Тяпку не жалко? Но сейчас — невозможно. Как объяснить? Ну, представь, ты едешь по железной дороге. Ты ведь ездила? Помнишь, на дачу. Вдруг — трах! — платье порвалось. Скажем, за гвоздь. Что делать? Неудобно в дороге чинить. Трясет. Мама из чемодана достанет другое, рваное спрячет. Приедете, тогда можно его и починить. Выкидывать, конечно, не стоит, зачем же, красивое платье.
Так и с Тяпкой. Сломался наш Тяпка. Чинить некогда, и непрочно получится: все ребрышки ведь перепутаны. Лучше новую собачку сделать, покрепче. Самое главное — все еще едут: Марья Константиновна, мама, весь мир. Еще не приехали. В дороге нужны только целые, крепкие таксики. Приедем, тогда и Тяпку починим. Тяпка тоже хороший.
Видимо, Богу было очень неприятно отказывать. Старый, а мокро в глазах. Но что же поделать! Все рассчитано, придумано так хорошо; нельзя изменить, весь план перепутается.
Надя умная девочка. Раз не приехали, понятно, тут не до Тяпки. В вагоне шить невозможно, каждый поймет. Даже ниткой в ушко не попасть.
— А когда же приедем?
— Ну, не так уж долго, я думаю.
— К завтрашнему утру приедем?
— Нет, это едва ли. Потерпи пару дней. Но я обещаю: рано ли, поздно ли, вернется твой Тяпка.
На следующее утро Надя проснулась веселой. Никому не сказала, что Бог приходил — только Тяпке. Еще до чая сбегала в сад: «Скоро, Тяпочка, скоро!».
И про косточку не созналась. Даже когда Марья Константиновна бранила — отчего кармашек засаленный. Зачем ей рассказывать? Заставит косточку выбросить, скажет, что не стоит для Тяпки хранить, очень долго.
Косточка же хорошая — куриная лапка. Надя завернула в газету, обвязала шнурком. В кукольный шкаф, в самый угол, туда никто не заглядывает.
Косточка ведь штука не портящаяся, держи хоть сто лет. Вернется Тяпка, сразу же и съест. А что Тяпка вернется, кто может не верить? Не сегодня, так завтра. Ясно: ведь сам Бог обещал. Сам Бог обещал.
Встреча
[139]Под ногами — мелкие, гладкие, пестро-серые камешки берега. Слева — море, справа — обрыв. Обрыв невысокий, сажени три, глинистый, промятый тропинками. Сине-коричнев на желтом закате. По мере того, как двигаешься вперед, солнце то вспыхивает в просветах обрыва, то прячется снова.
Тень от обрыва захватывает и воду у берега. Дальше море сиренево. Волны тихи, вечерне-упруго, без пены оплескивают полого сползающий берег. Отбегают струисто по камням, шурша и журча.
В море — из гавани выходящее судно. Большое, двухмачтовое — бриг. Слабый крен на левый борт, полощут паруса. Под итальянским флагом. Видимо, на Константинополь пошло.
— Вот, князь, и наше знаменитое Черное. Хотя, по-моему, море как море, ничего особенного. Не хуже и не лучше Балтийского.
— Да, в конце концов, везде одинаково. Вот жара у вас… Сентябрь, а тепло, словно летом. Когда выезжал из Петербурга, там совсем уже осень была. Но, в общем, Одесса мне нравится. Вы, право, Петр Андреевич рассчитали прекрасно, когда не побоялись отправиться в эту трущобу. Конечно, не сладко — провинция, скука, общества нет, но с другой стороны… Могу вас уверить, из Петербурга сюда очень поглядывают. Новый край, обширный, богатый. И Воронцов… К нему у нас весьма благосклонны. Как раз перед отъездом я заходил к Нессельроде… Не думайте, что вас забывают…
— Надолго к нам, князь?
— Не знаю. С недельку. Потом — в Феодосию, может быть, на Кавказ загляну.
— Какие новости? Как Европа? Все Клеменс-Лотар дирижирует?
— Меттерних? Крутит по-прежнему. Из-за него у нас с греками…
[140]— Помогать грекам не будем?
— Нет, куда же. «Бунт против Богом поставленной власти». Забыли? Священный союз. А впрочем, в греческом вопросе я нашу политику вполне одобряю. Соваться нам нечего. Сами же греки затеяли, заварили всю кашу, пусть и расхлебывают. Однако Бог с нею, с политикой; уехал в отпуск, и вспоминать не охота. Скажите лучше, кто эта черненькая, что встретили сейчас в экипаже? Красивый зонтик, заметили?
— Это одесская знаменитость. Некая Ризнич. Негоциантка по-здешему. Перевести на русский — просто купчиха. Выдает себя за флорентийку, на самом деле, кажется, еврейка из Вены. Недурна? По ней здесь бесится вся молодежь. Хотите попробовать, князь? Трудно, целая толпа, не доберешься.