Я подарю тебе «общак»

– Уже лучше, – улыбнулся Калганов. – Вы даже не представляете масштабов заговора, что плетется рядом. Следы идут на самый верх. Думаете, откуда у вашего знакомого средства на покупку скульптур для парка в его загородном доме? А на какие шиши вообще чиновник отгрохал такой дом? Откуда у его жены меха и украшения? У нас есть сведения, что дома у Кривцова хранится более двух килограммов золота, бриллианты и ювелирные украшения. И все куплено на народные деньги. Он ответит за это своей кровью. И другие ответят.

В душе Загорского появилось смятение. Чекист умел быть убедительным и вежливым, когда это было нужно. Его монотонный спокойный голос усыплял сознание. Скульптор подумал, что в чем-то Калганов, возможно, прав. Ведь действительно Кривцовы жили на широкую ногу, и вряд ли на это хватало чиновничьего жалованья. Но заговор! Это уж слишком.

– Теперь они боятся ответственности, что их разоблачат, отнимут все, что они награбили, и шлепнут, – доверительным тоном продолжал вещать Калганов. Словно читая мысли скульптора, он добавил: – Чиновники так сильно боялись расплаты, что придумали заговор, чтобы поставить на место товарища Сталина своего человека, который будет закрывать глаза на хищения, растраты и развал народного хозяйства. И у заговора этого сразу появились союзники из-за границы. Иностранные государства щедро поддерживают заговорщиков деньгами. Кривцов сейчас оформляет документы на вымышленную фамилию для выезда за границу. Думаю, он собирается выехать и получить инструкции от представителя германской разведки.

Загорского точно током дернуло. Это же для него Кривцов оформлял документы. Скульптор собирался выехать по поддельному паспорту, потому что под своей фамилией его бы никогда не выпустили. Паспорт помог сделать Лапа, и по нему уже оформлялись остальные документы для выезда за границу.

Калганов взял лист бумаги и протянул его скульптору вместе с пером и чернильницей:

– В общем, пишите чистосердечное признание, что вы работаете на германскую разведку, что участвовали в заговоре против товарища Сталина, но осознали ошибку и сдались органам ОГПУ… Пишите, я продиктую.

– Но зачем все это писать, – дрожащим голосом спросил Загорский, – я же согласился с вами сотрудничать.

– Не волнуйтесь, это всего лишь формальность, – вежливо успокоил его Калганов, и вдруг с нажимом добавил: – Пиши!

Скульптор написал все, что ему наговорил чекист, подписался, поставил дату и передал признание Калганову. Тот прочитал, ухмыльнулся, а затем, оторвав от нового листа бумаги четвертинку, написал на нем номер телефона:

– По этому телефону вы сможете дозвониться до меня. Представляйтесь как Иван Пичугин – это ваш оперативный псевдоним. Как только будет что-нибудь – сразу ко мне.

– А теперь вы меня отпустите? – осторожно спросил Загорский.

– Да, только пропуск выпишу. – Калганов вновь склонился над столом.

Получив пропуск, Загорский поднялся со стула, с опаской покосился на помощницу Калганова, которая молча отошла в сторону, освобождая ему дорогу.

– Идите, – плотоядно улыбнулся Калганов, – вы свободны.

Лишь на улице скульптор осознал, насколько он счастлив. Рядом высилась громада мрачного зеленовато-серого здания ОГПУ. Он сумел выйти из его недр живым! На небе занималась заря. Не верилось, что еще только утро. Часа два-три он томился, ожидая допроса в пустой камере. Потом сам допрос, казавшийся вечностью. Внутри все пело: «Выжил, выжил!» Вдыхая свежий прохладный воздух, Загорский быстрым шагом пошел прочь от зловещего дома. Потом сообразил, что идет не в ту сторону, и круто свернул. В любом случае надо было убраться подальше, а на остальное плевать.