Я подарю тебе свое разбитое сердце

Я давно начал подозревать, что что-то не так. Иногда, когда я смотрел в зеркало, я увидел худшую версию себя. Лицо стало более худым, а глаза потускнели. И тогда, когда мне действительно было тяжело, я замечал, как на щеках выступали слезы. Я не говорю о тихом плаче. Это были рыдания, полные отчаяния, словно все мои надежды умирали вместе с этими слезами. Никогда не думал, что снова буду плакать. После смерти Адрианы, а затем любимой лошади Изи, я пообещал себе, что никто больше не увидит моих слез. Однако сейчас я вижу их слишком часто. Я держусь. Я борюсь. Но иногда, когда ночь глубока, а тьма жадно поглощает собой все светлые мысли, я спрашиваю себя: «Насколько долго я смогу это выносить?» Боль, которая разъедает меня изнутри, превращается в постоянный компаньон. Я научился жить с ней, но не смирился. Иногда она так сильна, что кажется, будто она затмевает все — каждый радостный момент, каждую улыбку.

Единственными человеком, которому я ничего не сказал, была Милисента. Я знал, что должен был бы поговорить с ней, открыться, но в этом мгновении все выглядело бы так, будто признание о моей болезни станет камнем, который я утоплю в её душе. Каждый раз, когда я смотрел на свою девочку, моё сердце сжималось от боли, и в глазах возникала тень. Я искал в её взгляде тепло, искренность, счастье — все те вещи, которые мне так дороги, которые давали мне стимул бороться за эту жизнь. Я не хотел разрушать её мир своими несчастьями, не хотел быть тем, кто затмит её радость своей болью. Я смеялся вместе с ней, ловил её взгляд, искренний, полон надежд и мечтаний. И в такие моменты я вспоминал, как чувствовал её нежные руки, как будто они могли отвести меня от этой проклятой участи. Но, к сожалению, я знал, что никто не может спасти меня от меня самого. Иногда я смотрел на себя в зеркале и ненавидел отражение. Слабый, полон страха, прячущийся за маской, которую я так искусно создавал. Иногда боль становилась невыносимой, и мне казалось, что она вот-вот вырвется наружу, откроет все мои тайны, но я снова сжимал кулаки и прятал её, как зловещий секрет.

Я просто не хотел, чтобы Милисента смотрела на меня, как на умирающего, чтобы в её глазах не появлялся страх и жалость. Я предпочитал оставаться для неё тем, кто я был, даже если эта маска трескалась от давления. В конце концов, я не мог отнять у неё право на счастье — даже если оно было кратковременным. И так я остался в тени, постоянно тоскуя по истине, которую боялся высказать, в то время как мой мир медленно распадался на кусочки. Я не знал, что будет дальше, но одно я понял точно — моя боль была не только физической, но и глубоким душевным страданием, которое преследовало меня в каждом дыхании. Я был заперт в клетке своего молчания, и в этой тишине одиночество становилось моим самым верным спутником.

Я прилетел в Берлин два дня назад. И только сегодня я иду в больницу. Остановился в съемной квартире. Мрачной, холодной и пустой. Мы списывались с Милс каждый день, а по вечерам разговаривали по видеосвязи. Она закрыла свой лжебольничный и начала ходить на занятия в университете, а завтра у нее будет первый рабочий день в ветклиннике. Мельком я увидел Валери, когда она была у нее в гостях. Они выглядели счастливыми и веселыми, поэтому мне стало немного легче.

Погода в городе была ужасная. Берлин погружался в мрачную и ледяную бездну. Небо, затянутое густыми, свинцовыми облаками, казалось, выдавало последние остатки света, который стремился ускользнуть от неумолимого холода. Остроты зимы еще не было, но зябкие ветра зашевелили желтые и коричневые листья, упрямо цеплявшиеся за истощенные деревья, словно пытаясь задержаться на их ветвях как можно дольше. Ветер завывал в пустых переулках, проникая в каждую щель. Я шел вдоль улиц в сторону больницы, где меня уже ждали. Воздух был пропитан сыростью, а дыхание превращалось в облачка пара, исчезающие в небытие. По городским улицам медленно бродили завывающие тучи, словно призраки, ищущие укрытие от надвигающейся зимы. Обшарпанные здания стояли мрачными стражами, их краска выцветала под влиянием дождя и ветра, а окна смотрели на мир с бесчувственными взглядами, полными тайны и одиночества. Бродяги, завернувшиеся в потертую одежду, сидели на мостах, их лица отражали бремя холодного времени и одиночества, что заполнило каждый уголок в преддверии зимы.

Я шагал по коридорам больницы, стараясь не обращать внимания на звуки, которые сопровождали меня. Тиканье часов, тихие разговоры медсестер и редкие вздохи пациентов создавали атмосферу, будто все вокруг ожидали чего-то — неизбежного, невысказанного. Каждый шаг давался мне с трудом. В ногах чувствовалась тяжесть, я словно шел по густому сладкому янтарю, который медленно затягивал меня в непроглядную глухую тьму.