Когда все вышли, Марти приказал Кодине:
— Скажите этой женщине, пусть войдёт.
Оставшись с Руфью наедине, Марти прижал ее к себе и страстно поцеловал в губы.
— Как же мне вас не хватало! — прошептал он.
Девушка взглянула на него полными слез глазами, и улыбка озарила ее лицо.
— Не волнуйтесь, я больше никогда вас не покину.
Руфь села на край постели в ожидании гостьи.
Дворецкий впустил женщину средних лет, одетую по-вдовьему — в черную блузу и юбку; голову ее покрывала косынка из черного кружева, закрепленная на волосах гребнем из оленьего рога. Она держалась со спокойным достоинством и, казалось, нисколько не смутилась окружающей роскошью.
— Прежде всего, прошу прощения за то, что врываюсь в ваш дом в такой час, — начала она.
— Пожалуйста, сядьте и объясните, в чем дело, — ответил Марти.
Женщина уселась перед ними на табурет, стиснув в руках небольшой мешочек.
— Полагаю, вы — дон Марти Барбани? — спросила она.
— Да, это я.
— Я здесь, чтобы исполнить обещание, данное моей матерью Лайе Бетанкур.
Марти с надеждой взглянул на Руфь.
— Кто вы? — спросил он.
— Мое имя вам ни о чем не скажет. Меня зовут Ауреа. Позвольте перейти сразу к делу. Моя мать Аделаида, да покоится она с миром, была кормилицей Лайи Бетанкур. Одна важная персона, с который вы сейчас ведете тяжбу, сделала ее жизнь в городе невыносимой, узнав, что вы с Лайей встречались в ее доме. В то время я была замужем за седельщиком и жила в Монторнесе. С такой профессии он не имел недостатка в клиентах, и жили мы припеваючи. Когда сеньор Монкузи узнал о ваших свиданиях, он вынудил мою мать сбежать из Барселоны и укрыться в моем доме. Четыре года назад и она, а потом и мой муж, скончались. Тяжелое положение и необходимость поднимать на ноги сыновей вынудили меня задержаться с исполнением ее последней воли. Но до нас дошли известия о происходящем в Барселоне, и стоило мне услышать ваше имя, как я тут же вспомнила о словах матушки: «Найди Марти Барбани, — сказала она, — и вручи ему эти два письма, пусть он сам решает, что с ними делать». Вот потому я и пришла.
С этими словами женщина развязала тесемки мешочка и достала оттуда два конверта, один — запечатанный воском, а второй — открытый.
Руфь поспешила забрать их и передала Марти. Из-за лихорадки, жары и прилива чувств, пот лил с него градом. Он предложил женщине напитки и стал читать.
Одно из писем, печать с которого была уже сорвана, гласило:
Увидев, как любимый изменился в лице, Руфь поняла, насколько важным было для него это письмо.
Взглянув на него, женщина спросила:
— В этих письмах действительно что-то важное, сеньор? Простите, что не приходила раньше, все это время меня мучила совесть. Я воспользовалась моим званием гражданки Барселоны, которое получила в наследство от отца, оно даёт мне право посещать заседания litis. Каждый день я приходила в зал суда, а затем провожала вас до самого дома. Я должна была удостовериться, что это действительно вы, прежде чем исполнить данное матери обещание. Вчера ваши слуги не пустили меня в дом, но сегодня мне повезло и я смогла войти вместе с этой милой девушкой.
— Успокойтесь, пожалуйста, и дайте мне закончить чтение, — попросил Марти.
Руфь протянула Марти ножик, и тот, дрожащей рукой срезав печать, стал читать:
Писано в Барселоне, 10 декабря 1055 года.