Я подарю тебе землю (ЛП)

— Несколько месяцев назад вы приговорили к повешению добропорядочного менялу Баруха Бенвениста, причем, вменили ему в вину не только то, что он вовремя не распознал фальшивые мараведи, но и попытку ограбить графскую казну, обвинив его, что он якобы спрятал переплавленное золото и заявил, будто ему передали фальшивые деньги. Эта идея принадлежала некоему графскому советнику, а именно, ответчику, Бернату Монкузи. Так вот, высокочтимые сеньоры, я могу представить доказательства совершенных им преступлений и восстановить тем самым доброе имя вашего преданного слуги, а также еврейской общины Каль.

Торжественным жестом Марти извлек из своей сумки два мешочка, один из грубой кордовской кожи, другой — из тонкой замши с вышитым гербом графства, и положил на судейский стол. Зрители наблюдали за ним затаив дыхание, как дети на площади наблюдают за действиями фокусника.

На сей раз Марти обратился к публике на трибунах.

— Взгляните, уважаемые сеньоры, на эти вещи. Сеньора Альмодис пожаловала мне звание гражданина Барселоны в награду за то, что я осветил город к приезду севильского посла, и вручила мне некоторую сумму золотом, чтобы я разделил монеты между моими слугами. Но монеты были так красивы, что мне было жаль с ними расставаться, а потому я расплатился с моими людьми обычными манкусо, спрятав в недрах своего сундука этот замшевый мешочек с графским гербом, который сейчас и представляю на ваше обозрение. В этом мешочке по-прежнему находятся мараведи, которыми меня награждили. Позапрошлой ночью один из моих людей обнаружил этот мешочек среди моих вещей, взял часть этих денег и отнес в кузницу в гавани, чтобы проверить качество сплава. Сеньоры, монеты оказались фальшивыми, лишь сверху покрытыми золотом! Этих денег не касалась рука Баруха Бенвениста или других менял из Каля. Вот вам и доказательство!

С этими словами он как можно медленнее вытряхнул содержимое второго мешочка; на поверхность стола упало несколько неровных кусков темного металла.

При этих словах граф заметно побледнел, а зрители вскочили и принялись кричать, свистеть и аплодировать. Зал наполнился ликующими и негодующими криками, причем благородные дворяне свистели и хлопали столь же горячо, как и простые горожане, и лишь духовенство чинно выжидало развития событий.

После того как в зале был восстановлен порядок, главный судья велел Марти продолжать.

— Вот, уважаемые граф и графиня, доказательство того, что все мараведи, переданные недоброй памяти послом Абенамаром в качестве выкупа за ар-Рашида, сына Аль-Мутамида, короля Севильи, изначально были фальшивыми, и весьма прискорбно, что Баруху Бенвенисту пришлось заплатить жизнью за чужое преступление. А потому я взываю о восстановлении его доброго имени и возвращении его потомкам имущества, поскольку для него самого мы уже ничего не можем сделать. Но я хочу пойти еще дальше. У советника остается лишь два варианта: либо признать свою некомпетентность и вопиющее пренебрежение обязанностями, поскольку он принял выкуп фальшивыми деньгами, посчитав их настоящими, и это повлекло за собой огромные убытки для графства; либо, что еще хуже, признать — он с самого начала обнаружил подлог, но решил нагреть на этом руки, свалив вину на менял-евреев.

На этот раз, едва он окончил свою пламенную речь, молчавшая до сих пор трибуна духовенства разразилась бурными аплодисментам, к которым вскоре присоединились даже верные до сих пор приверженцы советника. Доказательство было неопровержимым.

Когда страсти наконец утихли, судья Фортуни предоставил слово Монкузи.

— Сеньор советник, что вы можете сказать в свою защиту?

Бернат Монкузи решил драться до конца. Поднявшись на помост, он повернулся к зрителям всем своим необъятным телом, словно ища у них сочувствия, и начал плести ответную речь.

— Высокочтимые граф и графиня, достопочтенные дворяне, духовные лица и граждане Барселоны! Я всегда был покорным слугой закона и знаю свои права и обязанности. По правилам litis honoris ответчик должен отвечать на обвинения истца, не поднимая других тем. Но видит Бог, коли уж он заговорил о менялах, я тоже не стану молчать.

Проникновенным тоном проповедника он продолжил обличительную речь.

— Как смеет этот наглец обвинять меня в чем-либо, если он прячет в своем доме человека, приговоренного графом Барселонским к изгнанию? Как можно доверять словам этого человека, если сеньор Барбани сам нарушает закон? И он еще смеет обвинять других!

С этими словами он указал на Марти толстым пальцем левой руки.