Я подарю тебе землю

После молитвы девушка, всегда просившая у Богородицы оберегать любимого, отправилась обратно в паланкине, который несли на плечах четверо темнокожих рабов. До самого дворца Монкузи ее сопровождали стражники. Внутри, скрывшись от людских взглядов за плотными занавесками, она думала о том, что ни роскошные ткани, ни палисандровое дерево, ни ароматные духи не заменят жизнь рядом с любимым человеком, которого выбрало ее сердце.

Когда они вернулись, дворецкий сообщил Лайе, что хозяина срочно вызвали в графский дворец, так что ей предстоит обедать в одиночестве. Лучших новостей и быть не могло. Лайя сказала слуге, что собирается обедать в беседке, и велела принесли туда лимонад.

Аиша вернулась без писем от Марти, хотя ей удалось узнать, что он решил отправиться в Сидон, а затем посетить несколько арабских королевств. Омар сказал, что если Лайя напишет письмо в течение трех дней, он незамедлительно отправит его, и оно успеет нагнать молодого человека еще в Сидоне. Еще он сказал, что «Морская звезда», по слухам, сейчас в Фамагусте.

Лайя была на седьмом небе от счастья, услышав новости о своем любимом, пусть даже от посторонних людей. Каждое такое известие словно приближало долгожданный день новой встречи.

Когда она уже лежала в постели, пребывая в мечтах в далеких странах, ее вызвали в кабинет отчима.

Она поспешно привела себя в порядок, размышляя о том, как мимолетны минуты счастья и как внезапно светлые мгновения жизни сменяются своей противоположностью.

Слуга, всегда стоящий перед дверью в кабинет ее опекуна, подался в сторону, Лайя постучала в дверь, и тут же изнутри ответил недовольный голос отчима:

— Входи.

Приоткрыв левую створку двери и просунув внутрь голову, девушка спросила:

— Вы меня звали?

Советник поднялся и с ласковой улыбкой кивнул.

— Да, дочка. Входи и садись.

В этой улыбке, в тоне его голоса Лайе почудилось что-то зловещее, она поняла — случилось что-то серьезное.

Она медленно пересекла комнату и остановилась напротив отчима.

Бернат по своей давней привычке поигрывал ножиком на серебряном подносе. Повисла гнетущая тишина.

Наконец, старик заговорил, его голос прозвучал торжественно и серьезно.

— Ты опечалила меня, Лайя.

Удивленно подняв брови, девушка растерянно взглянула на него большими серыми глазами.

— Ты обманула мое доверие доброго отца.

— Я уже говорила вам тысячу раз, — тихо, но твёрдо ответила Лайя. — Вы мне не отец.

Бернат яростно швырнул нож на стол.

— И я этому только рад! Так даже лучше. В любом случае, я несу за тебя ответственность. Ты живешь под моим кровом, за мой счет, не зная ни в чем нужды, и я не потерплю, чтобы кто-то в моем доме проворачивал свои делишки у меня за спиной. И меня огорчает, Лайя, что какому-то хлыщу удалось заморочить твою хорошенькую головку, которая мне так дорога, и ты не нашла ничего лучшего, как завести с ним шашни против моей воли и без моего ведома.

— Не кричите так громко, я хорошо слышу, — ответила Лайя, поражаясь собственной дерзости. — Я живу вовсе не за ваш счет. Я живу за счет наследства, которое оставил матери мой настоящий отец. От вас же мне ничего не нужно.

— Пусть так. Но до твоего совершеннолетия я остаюсь твоим опекуном, что дает мне право распоряжаться твоим наследством, как я сочту нужным. Я ведь могу просто пустить его на ветер, и тогда тебе не достанется ничего, а могу сохранить и приумножить. Это зависит лишь от тебя.

Лайя на миг задумалась, все еще не понимая, куда он клонит.

— И от чего же это будет зависеть? Почему вы мне угрожаете, что я такого сделала?

— Поскольку ты заявляешь, что уже взрослая, отныне с тебя и спрос будет как с таковой. В своей комнате ты хранила письма, подорвавшие мое доверие, до сих пор безграничное.

Кровь отхлынула от лица девушки, а тело покрылось холодным потом. Она нервно сглотнула.

— В этих письмах говорится о бесконечной к тебе любви, и я не сомневаюсь, что существуют и другие письма, где тоже говорится о любви, только писала их уже ты. Имей хотя бы совесть в этом признаться.

— Ну что ж, — вздохнула Лайя. — Я люблю Марти и собираюсь выйти за него замуж, как только достигну совершеннолетия, даже если вы лишите меня наследства и пустите на ветер мое состояние. Никакие сокровища мира не заставят меня отказаться от любви. А кроме того, — добавила она внезапно окрепшим голосом, — с вашей стороны просто подло рыться в чужих вещах, вынюхивая чужие тайны.

На лице Берната проступила глумливая кривая ухмылка.

— Это мой долг. Я не могу обмануть доверие твоей матери, которая на смертном одре заклинала заботиться о тебе. Она бы мне не простила, если бы я плохо смотрел за тобой, ведь ты ещё совсем не знаешь жизни.

— Не смейте говорить в таком тоне о моей матери! Она умерла, почти сойдя с ума по вашей вине. Я бы предпочла, чтобы вы обо мне не заботились, лишь бы не лезли в мои дела и не мешали писать письма тем, кто мне нравится.

— Дура! Я могу сделать с тобой все, что захочу, хоть запереть в монастырь, хоть выдать замуж за кого пожелаю, и тебе останется лишь подчиниться.