Я подарю тебе землю

— Башева, ваш отец все поймёт. Сейчас мы действительно не сможем перебраться на ту сторону. Зато нам довелось полюбоваться таким необыкновенным зрелищем: будет потом что детям рассказывать! Так что беру это под свою ответственность.

Но Башева не желала сдаваться.

— После захода солнца ни один еврей не должен находиться за пределами Каля, таков наш закон.

— Колокола еще не били. Значит, у нас ещё достаточно времени.

Процессия поравнялась с ними, и теперь сквозь оглушительный рёв толпы и грохот оркестра невозможно было расслышать ни слова.

Кортеж прошел мимо них. При виде гордого профиля севильского посла, увенчанного желтым тюрбаном с огромным изумрудом в центре, его темных глаз, ослепительной белозубой улыбки и небольшой ухоженной бородки, Руфь внезапно подумала, что стала свидетельницей великих исторических событий, и ощутила прилив неожиданной гордости за волшебный свет, который подарил городу ее любимый.

Марти уже закончил все свои дела, и больше во дворце ему нечего было делать. Кортеж посла вошел в тронный зал, и за ним закрылись высокие створчатые двери. На следующий день Марти собирался отправиться в собор к Эудальду, чтобы тот подробно рассказал, как встретили посла, но тут его внезапно охватило необоримое желание увидеть свой город в сиянии нового освещения. Попрощавшись со стражей, он завернулся в плащ и постарался смешаться с толпой ликующих барселонцев.

Свободно пройти по улицам оказалось практически невозможно. Толпа подхватила его, и Марти пришлось следовать туда, куда она его влечет. В новом освещении город казался совершенно иным. Старые камни стен приобрели новые, несвойственные им прежде оттенки; каждое здание, каждый угол в этом свете смотрелись совсем по-другому. Продвигаясь по городу, Марти подумал, что его жизнь оказалась настоящим чудом. Теперь, глядя в прошлое, он понял, что все началось в далеком порту Фамагуста, где он по зову сердца спас из воды тонущего человека. И тут его сердце затопила бесконечная тоска, когда он вспомнил о другом человеке, которого оказался не в силах спасти... Теперь он богат, его корабли бороздят Средиземное море, бросая якорь в самых далеких портах, его дом близ церкви святого Михаила становится все больше похожим на особняк, торговля растет, многочисленные повозки разъезжают по ярмаркам, скупая оптом всевозможные товары.

Толпа все больше распалялась; у городской стражи едва хватало сил ее сдерживать. Сама ночь, казалось, сошла с ума. Народ, разгоряченный винными парами, совершенно лишился разума. Тут и там возникали драки с поножовщиной. Марти уже почти добрался до дома, осталось лишь перейти площадь, когда сердце его тяжело забилось, едва не выскочив из груди: под аркой ворот, на одной из каменных скамей сидела хрупкая фигурка, которая показалась ему смутно знакомой. Расталкивая локтями прохожих, Марти направился к ней. Наконец, пробившись сквозь толпу каких-то юнцов, преградившую ему путь, он оказался рядом. Он даже сам не понял, почему его туда понесло: выпитое вино сделало своё дело, и в голове у него стоял лёгкий туман. Так или иначе, но он отчего-то решил, что непременно должен перебраться на другую сторону улицы. И тут, услышав его голос, сидевшая на скамье девушка испуганно вскинула голову. На него смотрели тёмные глаза Руфи, младшей дочери его друга Баруха.

Марти взял ее под руку, толпа крепко прижала их друг к другу. Девушка смотрела на него потерянным взглядом.

— Что вы здесь делаете? — спросил он.

Глотая слезы, Руфь прерывающимся голосом рассказала ему о том, что случилось.

— Когда нам показалось, что уже можно пройти, мы попытались вернуться домой. Мы шли, держась за руки, чтобы не потеряться: Ишаи — впереди, за ним — моя сестра Башева, и позади — я. Но на углу на нас налетела какая-то компания; меня сильно толкнули, и я выпустила руку Башевы. Я видела, как в толпе раз или два мелькнули их головы и исчезли. А меня толпа потащила в другую сторону, едва не раздавив. Я слышала, как кричала Башева, требуя вернуться, но Ишаи ее не пустил. Когда я наконец добралась до ворот Каля [29], они были уже закрыты. Я долго ждала, надеясь, что сестра и ее провожатый ещё не вернулись, но их все не было. По всей видимости, они успели вернуться до того, как закрылись ворота. Я не знала, куда мне идти, и стала бродить по городу, разыскивая ваш дом... Ведь я больше никого здесь не знаю... И вот я сижу здесь и жду вас...

— Вы поступили крайне неразумно. Вы же знаете, как это опасно. Если в такую ночь кто-нибудь увидит за пределами Каля хоть одного еврея, может случиться что угодно.

— Там, внутри, у меня есть друзья, но снаружи я никого не знаю, и мне просто некуда было больше идти, — всхлипнула Руфь.

— Держитесь за мою руку, — сказал Марти. — Идемте со мной.

Руфь вцепилась в протянутую руку Марти и, несмотря на пережитый ужас, благословила судьбу. Вместе они двинулись сквозь толпу через площадь, в сторону церкви святого Михаила.