Я, подельник Сталина (СИ)

С Володькой Петровым встретиться не получилось. Погиб в пьяной драке еще четыре года назад. В союзе воинов-интернациналистов города Уфы поведали историю, трагичную и, увы, банальную. Запил по-черному Володька, остался без работы, развелся с женой. Соратники пытались приструнить, помочь, но не приставишь к взрослому мужику няньку. Да и самим активистам союза в пору было упиться и забыться. А как же, вдруг оказалось, что они воевали на абсолютно бессмысленной и ненужной войне, что навечно молодые пацаны, вернувшиеся домой «грузом 300» — всего лишь один из штрихов в преступной политике Советского Союза… Присядьте на минуту, и просто подумайте: парни поставили на кон самое ценное, что может быть у человека, не за себя ради, во имя чего-то большого и правильного, чего и словами не выразить, только сердцем чувствуешь, а оказалось — жертва эта и не требовалась вовсе, погорячились, вьюноши… Так твердили холеные морды с экранов телевизоров. И у Верховного Главнокомандующего не спросишь — а ведь ты, рожа твоя пьяная, к началу войны занимал немалый пост в КПСС, хоть словом заикнулся, чтобы 18-летних мальчишек не направляли «за речку»? Небось, проникновенные речи толкал про интернациональный долг. Когда ты лгал, тогда или сейчас? Но не только обида от предательства павших и еще живых ветеранов последней войны СССР толкала к бутылке. Михаил Петрович это знал по себе. Мальчиком отец возил его на Ялту. День-деньской не вылазил из ласковых объятий морской волны. А когда вернулись к себе в Вологду, в тот же день побежал купаться в городской «лягушатник». И был потрясен до глубины души — до омерзения пресным почудился вкус воды, которая, хочешь — не хочешь, попадает в рот во время купания… Приятели даже не поняли, об чем он говорит, они-то всю жизнь здесь бултыхаются и ничего, нормально. Предложили щепотку соли держать во рту, раз у него такая странная блажь. Не раз вспоминал про этот наивный шок уже вернувшись из Афганистана. Да, война это грязь и мерзость, страх, заполняющий слизким льдом всю душу, и изнуряющая, одуряющая до скотского состояния работа. Да, это подлость и предательство. Но есть в ней что-то такое, чего и словами не выразить. Только под страхом смерти чувствуешь настоящую цену жизни? Как-то так. Никто ведь и не признается, как тоскует по тем денечкам. Что, недостает мерзкого концентрата картофельного пюре, тянущегося за ложкой как сопля? Немилосердного солнца, от которого кипят мозги? Тычков и подзатыльников от «дедов» не хватает в мирной жизни молодым ветеранам? Нет, трудно забыть ощущение полноты жизни, которое возможно лишь на самом краю. Михаил Петрович с интересом присматривался к ветеранам Великой Отечественной войны. Та же история! Вся мирная жизнь их — как бы краткий пролог и очень длинный эпилог к войне. Вот, дед самого Попова. Всего год успел повоевать. После демобилизации прожил 63 года. Честно работал на заводе, премии и ордена получал, женился на первой красавице, вырастили с бабушкой трех сыновей и невесть сколько внуков с внучками. Прожил достойную по всем меркам жизнь. Но как выпьет, всегда рассказывал одну и ту же историю. Про то, как окружили хутор, залегли в лесу под дождем, думали, там бандеровцы. Оказалось — наоборот, хозяин — партизан, с самим Ковпаком ходил. Угостил солдатиков салом с горилкой, картошки наварили, хорошо посидели. Дед еще на гармошке сыграл, неизменно подчеркивал — партизан его похвалил, дополнительный стопарик преподнес. Михаил знал эту историю наизусть, во всех деталях. Внук любил наблюдать, как во время очередного рассказа у деда светлел лик, каким проникновенно-мягким становился его голос… Что, за последующие 63 года не ел ничего вкуснее картошки в мундире, не удостаивался почестей выше одобрения еле знакомого хуторянина? Ел и удостаивался, еще как ел и удостаивался! Просто потом никогда уже не будет такого абсолютного смака бытия. Про что-то подобное Михаил читал у Сент-Экзюпери. Типа, серенький лавочник при пожаре проявил силу духа и потом скучает по себе такому, крутому. Час огненного бедствия — лучший час во всей его жизни. Не совсем то, но близко, очень близко. Вот и тянет многих залить боль утраты водкой.

И Михаил испытывал дискомфорт в душе, но решил раз и навсегда — жить только настоящим. По правде говоря, ему и в мирной жизни адреналина хватало через край. Как шутливо выражался на посиделках с друзьями: «Всех выживших в 90-ые предпринимателей можно представлять к боевым наградам!»

Сходил на могилку к сослуживцу, положил цветы, выпил поминальную стопку — Володька бы одобрил. А с Ришатом из второго взвода получилось сложнее. В союзе адрес раздобыли, даже фамилию выяснили — Вахитов. Только вот далековато жил он от Уфы, за триста-четыреста километров. Выехал сержант запаса Попов из провинциальной столицы только в обед, как следует выспавшись.