Я, подельник Сталина (СИ)

…Душно в доме. Самат попросил хозяев устроить лежанку на сеновале. Перебитое тяжелой пулей правое плечо немилосердно ныло, однако чувствовал — дело пошло на поправку. Русский доктор Зуев из Поляковки два раза ставил укол. А может и больше колол, когда был в беспамятстве, этого он не знал. По невежеству даже не задумался, а что же ему так помогло? А ведь совсем было загнулся — рана воняла и гноилась, валялся в бреду и горячке. Да если бы и спросил, товарищ Зуев вряд ли смог бы ответить. Выдали ему в райбольнице десяток ампул с белым порошком, промаркированных лишь символом П-1, и на словах объяснили, в каких случаях и как производить инъекции. А еще потребовали в письменном виде представить отчет о воздействие экспериментального снадобья. К началу мятежа Поляковский врач по личным делам оказался в Наврузово случайно. Когда все завертелось-закрутилось, возвращаться не рискнул, решил переждать тут. Тем более, для опытного лекаря работы и здесь хватало. Когда же к одному из селян привезли раненого в тяжелом состояние, решился попробовать таинственный П-1. И был просто потрясен, сработало почище сказочной «живой воды»: практически обреченный молодой мужчина сразу пошел на поправку. Добрейший Петр Кузьмич сильно удивился и расстроился бы, если узнал, что его пациент смутьян и убийца. Но это еще смогло бы уложиться в его голове. А вот разузнай о содержимом П-1, никак не смог бы поверить. Чтобы плесень лечила человека, быть такого не может! Плесенью, гнилью и прочей гадостью только травятся… неисповедимы пути Господни: Самат, с плесенью в душе, сеял смерть, а вот настоящая плесень оказалась способной противостоять смерти. Только спустя несколько лет товарищ Зуев узнает, П-1 — секретнейший проект молодого Советского государства по разработке и производству пенициллина. Товарищ Сталин лично курировал работу закрытой лаборатории при Ленинградском университете, а в Белебее уже закладывался биохимкомбинат. Но это прояснится позже. Пока же, хотя показания по применению были несколько иными, вколол остатки лекарства заведующему местным маслозаводом. Молодой парень, даже неженатый, а жаловался на боли в затылке. Действовал по наитию, наубом, вроде помогло. По крайней мере, сам Агзам утверждал — «Будто заново родился!» Ну, дай-то Бог, юноша ему сразу приглянулся учтивостью, что отнюдь не препятствовало живейшей любознательности. Ишь чего учудил — интересуется возможностью ампутации жира у курдючных баранов. Петр Кузьмич ошарашено переспросил — с чего это ему в голову пришла такая, мягко говоря, странная идея? Юноша повел его в хлев и показал на баранов. Животные в задней части до того заплыли жиром, даже ходить не могли, сразу садились на хвост. Агзаму пришлось смастерить и прикрепить к задней части деревянные тележки. С колесами бараны худо-бедно передвигались.

— Товарищ доктор! Вот у ящерицы хвост отрываем, ей даже не больно, убегает и у нее сразу новый отрастает. Представьте то же самое с баранами — всегда будет свежий жир для шурпы (бульона)!

Товарищ Зуев остудил его пыл, какими лекарствами ни пичкай, хвост по-новому отрастать не будет. Овцы и бараны устроены по другому, нежели ящерицы. И добавил — теплокровные животные чувствуют боль так же, как и человек.

— Нет-нет, тогда не надо! Грех мучить животное, — энергично замотал головой юноша, — я лучше что-нибудь другое придумаю.