Я покорю Манхэттен

Неожиданно Зэкари вспомнил свой собственный первый любовный опыт, которому его обучила сестра-практикантка из больницы св. Луки. Окно комнаты, где она жила, приходилось против окон их студенческого общежития в Колумбийском университете. Он был еще совсем молокососом, пятнадцатилетним, учился на первом курсе, да и она была молодой, но все-таки старше. Несмотря на молодость, она все уже знала про это: и где, и когда, и, главное, как. Да, знания… большего и не требовалось. Любая из девушек, с которыми он вступал. в связь после первой памятной ночи, этими знаниями в той или иной степени обладали — девственниц среди них не водилось.

Впрочем, и сам он, до сих пор ни разу не влюблявшийся, оставался в свои двадцать девять лет своего рода девственником, по крайней мере в эмоциональном плане. Ничего себе девственник — летчик-истребитель, владелец трех изданий, мультимиллионер. Девственник, у которого были десятки женщин — куда больше, чем он мог сосчитать.

«А ну кончай думать про это! — приказал Зэкари сам себе, стоя в гардеробной. — Все равно ведь не поможет».

Но стоило ему увидеть свою Лили у горевшего камина в их огромной, обитой деревянными панелями спальне, как он тут же успокоился. Он заключил ее в объятия и, ощутив приятную прохладу ее тела, облаченного в белый кружевной пеньюар, поразился ее спокойствию и самообладанию: до Зэкари как-то не доходило, что, прежде чем предстать в таком виде перед ним, она прошла через сотни репетиций в «Жизели», помнила каждую свою позу в «Коппелии», пережила нечто подобное в те вечера, когда танцевала Одетту в «Лебедином озере». Пластика, разработанная за полторы сотни лет существования классического балета, помогает каждой из балерин в любой жизненной ситуации, так что поднятый занавес никогда не застанет их врасплох.

Но как только Лили, положив свой пеньюар на стул, осталась в атласной ночной сорочке с тоненькими, бретельками и они с Зэкари оказались вдвоем на широченной кровати, он сразу почувствовал, что она вся дрожит, несмотря на тепло камина.

— Ну перестань, малыш, это же глупо. — И он начал укутывать ее в одеяло и во все, что попадало ему под руку, потом взял на руки и, перенеся в глубокое кресло подле камина, усадил к себе на колени. — Мы что, по-твоему, должны позвать сюда горничных, чтоб они на нас глазели, да? Я где-то читал, что раньше на брачные ночи в королевском дворце собиралось полным-полно народу, чтобы помочь бедным молодоженам устроиться на ложе, а потом стоять рядом и еще наверняка отмачивать всякие непристойные шуточки.

— Расскажи-ка мне одну из них, а? — постаралась улыбнуться Лили.

— Те, что я знаю, ты не поймешь. И потом я все равно забываю концовки. Это одна из моих слабостей, но зато я чертовски хороший слушатель — ведь для меня все анекдоты новые.

— А какие еще у тебя слабости? — спросила она серьезно.

— Не умею играть в гольф, всегда просаживаю все деньги на скачках, но все равно обожаю делать ставки. Не помню дат марочных вин, даже не знаю разницы между бургундским и бордо, не смог в свое время устроиться корректором в «Нью-Йорк таймс».

— Да нет, я говорю о слабостях не пустяковых, а настоящих, из-за которых попадаешь в серьезные неприятности, — произнесла она без намека на улыбку.

— Таких, думаю, у меня нет. И не будет. Никогда.

— Так я и подумала, когда мы встретились в тот день. Ты показался мне человеком, у которого на самом деле нет слабостей. И который не упустит в жизни ничего.

— Дорогая, ты так потрясающе серьезна! — воскликнул пораженный Зэкари, во все глаза уставившись на свою загадочную, такую робкую и неопытную юную жену, жаждавшую, казалось, лишь ласки и поддержки, и вместе с тем такую непреклонную, какой ему еще не доводилось видеть.

— Ты же меня совсем не знаешь, Зэкари. Я действительно серьезная.

Это было прознесено таким натурально ангельским голоском, что Зэкари рассмеялся и поцеловал ее в губы. Она откликнулась на его поцелуй со свойственной ей неуклюжей готовностью, которая так его трогала. Он обнял Лили, просунув руки под одеяло: тело уже не было холодным и напряженным, дрожь прекратилась. Своими показавшимися ему самому грубыми пальцами он провел по всей длине ее шеи, с удивлением прикоснувшись к поразительно плавному изгибу в том месте, где шея встречается с плечом. Его рука, осмелев, дотронулась до ключицы, ощутив всю силу и упругость ее вроде бы хрупких плеч. Он мог одной своей рукой обхватить ее предплечье: оно было нежным и в то же время твердым, заставляя его с тревогой осознать разницу между ними. В отличие от него она была сталью, прикрытой шелком, а он — плотью, обычной плотью.

Возбуждение побежало по его жилам, подобно лесному пожару, вспыхнувшему одновременно в целой дюжине мест от удара молнии, но Зэкари сумел погасить его. Он твердо знал одно: чтобы научить Лили любовному опыту, никоим образом нельзя применять насилие, а следует, наоборот, проявить Мэксимальную нежность и терпение. Если же это окажется выше человеческих сил, надо постараться силой обуздать человеческую плоть.