75. Жданов Юрий Андреевич (1919, Тверь-2006, Ростов-на-Дону), химик-органик, сын известного советского партийного деятеля А.А.Жданова, зять И.В.Сталина (1949–1952); чл.-корр. АН СССР по Отделению общей и технической химии (химия, 1970). В 1941 г. окончил Химический факультет МГУ. В 1941–1945 гг. служил в Советской Армии. С 1945 г. работал ассистентом в МГУ; с 1947 г. — одновременно в аппарате ЦК КПСС. С 1953 г. — в Ростовском государственном университете. В 1953–1957 гг. заведующий Отделом науки и культуры Ростовского обкома КПСС. В 1957–1988 гг. ректор Ростовского государственного университета. С 1969 — председатель совета Северо-Кавказского научного центра высшей школы.
76. Далее в рукописи автором отмечено: «10 июня 1983 г. (Закончил переделку этой III части)».
77. Сохранился ранний вариант фрагмента рукописи воспоминаний Н.А.Фигуровского с описанием событий 2-й половины 1940-х гг. Поскольку он содержит немаловажные детали, мы сочли целесообразным привести здесь этот текст:
«Попытки научных занятий в 1945–1947 гг.
Естественно, что моя научная работа была прервана войной. И несмотря на то, что на фронте, сидя иногда в тиши Ахтубинского блиндажа после того, как я был переведен из 64 А. в Штаб Сталинградского фронта, я рисовал и обдумывал схемы центрифуг для седиментационного анализа. Одна из схем кажется мне и до сих пор удачной по простоте и надежности. Но до сих пор не удалось построить по этой схеме ничего реального. Не знаю, успею ли в дальнейшем сделать что-нибудь. Перед уходом в Армию в октябре 1941 г. я переслал в издательство АН написанную наскоро рукопись по истории русского противогаза. К моему удивлению, эта рукопись была напечатана. Ее редактировал мой коллега физик ныне покойный М.М.Кусаков. На этом все и было закончено.
Вернувшись с фронта из Симферополя и будучи откомандированным в распоряжение Уполномоченного ГОКО С.В.Кафтанова и назначенный вскоре Начальником отдела университетов ВКВШ, я искал путей для продолжения научной работы. С одной стороны, я просил П.А.Ребиндера восстановить мою лабораторию в Институте физической химии. Это было нелегко для П.А.Ребиндера, и он не раз мне говаривал: „За каким чертом Вас дернуло уйти в Армию. Здесь бы Вы принесли больше пользы“. Но по закону я имел право на восстановление в должности и П.А. пришлось найти мне должность старшего научного сотрудника, дать мне в помощь лаборанта (М.Ф.Футран) и разместить меня не в Институте на Ленинском проспекте, а в Лаборатории коллоидной химии МГУ. П.А. был тогда назначен заведующим кафедрой коллоидной химии МГУ. Я начал здесь работу — довольно трудную и требующую много сил и терпения — определение толщины защитных оболочек на частицах суспензий и эмульсий. Футран мерила плоховато, вообще это была довольно ограниченный человек, работавший без понимания того, чем она занималась.
Попав в Университет и познакомившись с новыми людьми, из которых некоторые были весьма симпатичными (Е.С.Пржевальский и др.), я вскоре заинтересовался возможностью включения в учебный процесс Химфака, и как-то случилось, что мне был поручен курс „Истории химии“, в то время ставшей „модной“ дисциплиной. В это время по указанию Сталина был организован Институт истории естествознания. Я приступил к чтению своего первого курса осенью 1946 г. Незадолго до этого я был утвержден профессором коллоидной химии и получил диплом.
Вместе с этим я задумал построить центрифугу для седиментационного анализа. Хотя это была далеко не совершенная вещь, с ее помощью были проведены некоторые измерения и выяснились некоторые перспективы. Я получил на эту центрифугу авторское свидетельство. Кроме всего, я начал работать над созданием монографии „Седиментометрический анализ“. Далась она мне нелегко, пришлось работать большей частью ночами. Днем я был занят в Министерстве, да и по ночам мне нередко звонили „сверху“ по разным поводам. Особенно надоедал мне Иовчук, который, видимо, полагал, что мне вообще незачем спать.
История науки в то время входила в моду. Это обстоятельство весьма способствовало тому, что Химический факультет меня поддерживал, хотя курс мой еще далеко не сформировался. Я читал неизвестно что — какой-то набор фактов, причем я еще далеко не твердо знал цену этим фактам. Но уже на третий год курс стал несколько более определенным и конкретным.