Вместе с тем довольно тяжелое материальное положение семьи заставляло меня искать других заработков. Я стал вскоре консультантом, а затем заведующим лабораторией Центрального научно-исследовательского аптечного института, где у меня появились вскоре аспиранты. Впрочем, и в тесной комнатушке, заставленной столами, на которых работало слишком много сотрудников, у меня скоро также явились аспиранты. Это были Н.Н.Ушакова, В.А.Казанская, а в Аптечном институте — В.М.Башилова, Л.Г.Андреева и т. д. Всех я и не упомню. Кроме того, я стал консультантом и в Научно-исследовательском институте полупродуктов и красителей, где занимался дисперсионным анализом кубовых красителей. Это было продолжением моей работы, начатой в этом Институте еще до войны.
Итак, главным направлением исследований в 1945 и в последующие годы был дисперсионный анализ. Большие надежды возлагались на центрифугу, с помощью которой я думал разработать анализ высоко дисперсных материалов. Кое-что удалось, однако примитивность конструкции и невозможность устранить трение при такой конструкции делали центрифугу малоэффективной. Теперь, конечно, было бы бессмысленно воспроизводить эту конструкцию даже в усовершенствованном виде. Теперь заграничные фирмы выпускают центрифуги в сотни раз более совершенные с автоматической записью кривой распределения.
Помимо этого, „дисперсионная тематика“ отразилась на многих других работах. Н.Н.Ушакова (мой аспирант) изучала с помощью моего седиментометра аналитические осадки, полученные в различных условиях. В.А.Казанская исследовала металлические дисперсные системы. В НИОПИК-е исследовалась дисперсность паст кубовых красителей. Перешедшая ко мне (по штатам университета) Т.А.Комарова работала над проблемой образования новой фазы (кристаллизация) и скоростью кристаллизации. Моя же личная работа состояла в написании монографии „Седиментометрический анализ“, которая вышла из печати в 1948 г. Кроме того, в этот период было опубликовано несколько статей в различных журналах.
Но возникли, конечно, и другие темы. Так, в Центральном аптечном институте, помимо дисперсионно-аналитических измерений порошков (в связи с проблемой таблетирования), велась работа по определению алкалоидов (В.М.Башилова), по хроматографии (Л.Г.Андреева), по быстрому методу анализа спирта в спиртовых настойках и т. д.
Но то обстоятельство, что с 1946 г. я начал читать в Университете курс „Истории химии“, отразилось, естественно, и на тематике моих работ. Я увлекся для начала филологической темой — русской химической терминологией в древности, расшифровал и опубликовал одну рукопись — сборник древнерусских химических рецептов, найденную мною в библиотеке Центрального аптечного института. Терминология эта стала темой моего доклада на Всесоюзном совещании по истории естествознания в 1946 г. и, видимо, обратила внимание некоторых любителей такого рода тематики.
Помимо занятий литературных и исследовательских лабораторных, я оказался ученым секретарем Комиссии по истории химии при Отделении Химических наук в АН СССР. Председателем Комиссии был покойный А.Е.Арбузов. Довольно активную роль в Комиссии играли С.И.Вольфкович, О.Е.Звягинцев, С.А.Погодин, М.М. Дубинин, А.Ф.Капустинский, К.Т.Порошин, А.Е.Порай-Кошиц и многие, многие другие. Комиссия по истории химии работала довольно активно. Правда, изданий было маловато, но она объединяла всех, кто интересовался историко-химической тематикой. Впоследствии эта работа в Комиссии по истории химии мне очень пригодилась как для установления тесных связей с различными учеными-химиками, так и с общественностью.
Таким образом, несмотря на занятость в Управлении университетов, я пытался вести научную работу, да еще в довольно различных направлениях. Конечно, однако, результат ее был не особенно велик. Однако кое-что удалось сделать. Я в эти годы как-то сошелся с покойным Н.Д.Зелинским, довольно часто у него бывал и собирал материалы по истории активного угля и противогаза. В дальнейшем мне удалось выпустить несколько книжек по этим вопросам.