Я помню...

Одно из последних событий, оставшихся в памяти в последние недели пребывания в Солигаличе, была торжественная закладка здания женской гимназии на горе против начальной школы. По-старинному отслужили молебен. Какие-то граждане положили первые кирпичи на приготовленную часть фундамента, дядя П.А.Вознесенский громко прочитал грамоту о закладке, свернул ее в трубку, сунул в жестяной футляр, который тут же был запаян. Кроме того, в большую жестяную коробку налили масла, и присутствующие начали бросать в нее деньги, большею частью серебряные, но я видел, были и золотые. Банка была также запаяна и заложена в кладку. Думаю, однако, что в ту же ночь банка была изъята из кладки. Может быть, поэтому здание не поднялось выше первого этажа и не было закончено, а впоследствии стройка была разобрана. Строили здание пленные австрияки. Когда мы приходили на стройку, они выпрашивали у нас «папир» и табак.

Роковая дата отъезда все приближалась, и грусть предстоящей разлуки росла. Мне не было еще тогда полных 14 лет. Мать моя также грустила и в последние дни перед моим отъездом хлопотала, пытаясь собрать мне белье и одежду. Всего труднее оказалось с сапогами. На деньги, частично заработанные мною, была сшита дешевая семинарская форма. Я окончательно расстался с духовным училищем. Кстати, оно просуществовало в Солигаличе немногим более 100 лет. Сохранилось следующее известие об открытии духовного училища: «Ровно 75 лет назад. 31 января 1815 г., в воскресенье в Солигаличе, скромном захолустном городке совершилось необычное торжество. После поздних литургий начался перезвон на всех городских колокольнях и около каждого храма показались толпы народа. Через несколько минут, под гул многочисленных колоколов, при отличной зимней, ясной погоде, от всех храмов потянулись крестные ходы, направляясь к одному скромному деревянному одноэтажному домику, стоявшему на Дворянской улице и принадлежащему мещанину Василию Мачехину…». «Будучи отроками, в здешнем духовном училище обучались два академика, три доктора наук, врачи, учителя, военные, служащие, участники революционного движения». Известие это написано И.Я.Сырцовым в 1890 г., прибавление — Л.М.Белоруссовым в 1964 г. Таким образом, я окончил духовное училище в 100-летнюю годовщину со дня его основания.

В первые десятилетия существования училища в нем сохранялись в значительной степени порядки и традиции старой бурсы, описанной, например, Н.Г.Помяловским²³. О некоторых чертах жизни училища писал в своих воспоминаниях академик Е.Е.Голубинский (Кострома, 1923)²⁴. В мое время уцелели лишь некоторые, чисто формальные традиции старой бурсы (прозвища учителям и ученикам, жестокая борьба с фискальством и так называемое «товарищество»). Но мне не хочется, да и нет оснований ругать или хвалить училище. Много в нем было плохого и нелепого, но были и некоторые положительные черты.

Наступил август 1915 года. Мое золотое детство оканчивалось. Мне предстояло вступить в новую жизнь, самостоятельную, неизвестную, без родительского надзора и ласки. Скоро Солигалич остался лишь в воспоминаниях, хотя я и надеялся в первые же каникулы посетить его. Мои намерения не осуществились. Дальнейшие события оказались неожиданными, совершенно новыми для меня.

Прощай, мое бедное, но красивое, счастливое и привольное детство!

Костромская духовная семинария

Лето проходит быстрее, чем зима, не только у школьников, но и у взрослых, которые обычно не успевают как следует отдохнуть во время отпуска. Для меня лето 1915 г. пробежало особенно быстро. Вот уже прошел Ильин день. Мать все чаще явно грустит и вместе с тем напряженно хлопочет, как обеспечить меня бельем в дорогу, как добыть какие-нибудь немудрящие сапоги, как сшить мне форменную пару из самого дешевого сукна. А отец бегает, ведет переговоры о транспорте в Кострому. В те времена, чтобы добраться до Костромы, надо было ехать на лошади верст 100 до пристани «Овсяники» на реке Костроме, а уже оттуда — на пароходе. Хотя мой отец считал себя костромичем, путешествие из Солигалича до Костромы (217 верст) для него было событием исключительным. Я же старался казаться беззаботным, как и в начале лета. Но мысль о том, что скоро придется покинуть солигаличское приволье, грызет мое сердце.

На другой день после Преображенья (6 августа) рано утром к нашему дому подъехала подвода. Телега — чуть больше обычной, крестьянской. Возчик — татарин, или, как у нас говорили по старине: «князь» — мелкий торговец, едет за товаром в Буй. Отец нанял его «по-пути», чтобы вышло дешевле. На телегу грузится большой узел постельных принадлежностей, завернутый в простыню, и маленькая плетеная из ивы корзинка с необходимыми вещами. У отца, кроме этого — мешок с «подорожниками», т. е. с продуктами питания на дорогу. Это домашние булки, в каждую из которых запечено яйцо.