Я, Потрошитель

Разумеется, я должен был это увидеть. Погруженный в темноту, можно даже сказать, призрачный пейзаж в той части города, которую я практически не знал. Я действовал, повинуясь инстинкту, дерзко, без колебаний, подобно Кардигану под Балаклавой[36], и мой безумный рейд прямо на вражеские шеренги позволил мне остаться в живых и встретить новый день.

Я выжидал, выжидал, выжидал. Новый день уже давно наступил, воздух был прохладным, солнце ярко сияло, погода стояла замечательная. Я бродил по улицам, словно гуляющий житель Лондона, отклоняясь то в одну, то в другую сторону, но при этом неуклонно продвигаясь к Митр-сквер. Не будучи дураком, я время от времени поворачивал назад, убеждаясь в том, что меня никто не преследует, хотя это и казалось маловероятным. И действительно, никому до меня не было никакого дела; я был лишь одним из многих лондонцев, заполнивших улицы, направляющимся на встречу, за покупками, по делу. Во мне не было ничего примечательного.

То и дело я проходил мимо аптеки, табачной лавки или газетного киоска, где красовались стенды с ведущей газетой этого вечера, выложившей новые откровения. Все это было вчерашним молоком, слегка подогретым, чтобы хоть как-то поддержать объемы продаж. Джек, Джек, Джек. Джек повсюду, Джек нигде, Джек замечен в тоннеле под Темзой, Джек замечен в Гайд-парке. Кто такой Джек, где Джек, откуда Джек, почему Джек? Когда газетчики придумали Джека, я не смог сдержать смеха. Их Джек таился в темноте, подкрадывался незаметно; взъерошенный, в здоровенном цилиндре, в одной руке он сжимал кривой восточный кинжал, а другой закрывал лицо платком. Его движения были кошачьими, поскольку он подчинялся кошачьим законам, плавный, бесшумный, скользящий на цыпочках. Ха и еще раз ха! Я совершенно нормальный человек, никто, кроме моих возлюбленных, никогда не видел мой нож, у которого в любом случае прямое лезвие из шеффилдской стали, какое можно найти на любой английской кухне. Я иду в толпе, распрямив плечи и вскинув голову, в моей одежде нет ничего от вест-эндовских вариаций на тему злобного коварства, и ни разу в своих приключениях я не видел ни узкой полоски тумана. У меня открытое, довольно привлекательное лицо и обыкновенные волосы, а цилиндр я не надену под страхом смерти. Неужели эти недоумки считают, что после свиданий со смертью я отправляюсь на бал? Или, быть может, в Букингемский дворец на чай с королевой? Газеты, каков смысл вашего существования, если вы вечно выворачиваете все наизнанку?

По мере того как я углублялся в Уайтчепел, дороги становились все более запружены телегами и подводами, а прилавки уличных торговцев, перегородившие тротуары, мешали проходу пешеходов, которым приходилось протискиваться в узких местах, следя за тем, чтобы не наступить на лошадиное дерьмо и не попасть под конку, подводу с бочкой пива или несущийся кэб. Полагаю, в толпе были и проститутки, поскольку эта работа круглосуточная, мужчина может захотеть плотской утехи в любое время дня и ночи; и все же, в отличие от вечерних часов, их было немного. Не было и нездорового сияния газовых фонарей, а также зарева питейных заведений, придающих району его обычный полусветский гротескный колорит. Жители Лондона занимались своими делами: британцы, отбросы империи, скопившиеся здесь, а также во все большем количестве евреи, индюки, тевтонцы, славяне, русаки, которых было уже столько, что английский язык больше не доминировал в общем гомоне и криках зазывал. Невыносимое зловоние конских испражнений, с которыми не могли справиться подметальщики улиц, как бы усердно они ни трудились, лезло в ноздри и глаза (постоянно слезящиеся, но кто мог их в этом винить?), а к нему примешивалась висящая в воздухе горечь метана, гораздо более смертоносного продукта, при интенсивном вдыхании вызывающего головную боль. Магазины, лавки, пивные – они беспорядочно мелькали мимо, вместе со всевозможными приспособлениями, обязательными для экономики на конской тяге: поилки, коновязи, ворота, ведущие в разгрузочные дворы, конюшни тут и там, и постоянные звуки, производимые самими животными, то ржание и фырканье, то цокот подкованных копыт по брусчатой мостовой, то просто шум и вздохи тех, кто, по сути дела, тащил город на своих крепких спинах, без жалоб и ропота. По большому счету, никаких осязаемых проявлений паники, связанной с Джеком, не было, что опровергало тщеславное заявление о том, будто город якобы в оковах страха. Опять же всему виной газеты, рассказывающие о том, чего на самом деле нет.