Я, Потрошитель

Особенно если учесть, что это соответствовало истине.

– Тут и так все ясно. Как я уже говорил, я владею даром видеть то, что находится на «Дне», за письменным текстом. Так вот, за письмом «дорогому начальнику» стоит, не целиком, но по большей части, наш друг Джеб, ибо я узнал прямоту и четкость его предложений, приправленную живостью образов. Кстати, это отдельные таланты, а не один, связанный с «написанием». И вы – счастливый обладатель обоих. В любом случае имя Джек-Потрошитель получилось очень живым и образным, хотя и не совсем точным. Определенно, здесь звучит гениальная способность к четкому и звучному. Вполне возможно, это имя действительно обретет бессмертие. Мне нравится мелодичность слова «потрошитель», и мне нравится «Джек» за звукоподражательную ассоциацию с резким, решительным действием, таким как стремительный удар ножом по горлу. Я упомянул о вашем бесспорном авторстве не для того, чтобы вас смутить или польстить вам, а чтобы показать, что причина, по которой многие применили свой ум к решению загадки Джека и потерпели неудачу, в том, что теперь они видят его таким, каким его сотворили вы: Джеком, мифическим демоном, злом из фольклора, богом насилия и кровопролития, и это застилает им взор, не позволяет увидеть то, что я посчитал бы очевидным. Поэтому, насмехаясь над вами, я хочу, чтобы вы выбросили этого Джека-демона из головы и вместо этого сосредоточились на человеческом существе, которого можно понять, выследить и схватить. Вы окажете мне такую честь, сэр?

– С готовностью, – ответил я.

– В таком случае займемся этим извергом.

– Я могу записывать скорописью? Возможно, это будет исторический момент.

– Сомневаюсь. Мне хочется надеяться, что получится хотя бы что-нибудь связное.

И вот перед вами феномен Джека-Потрошителя в интерпретации профессора Томаса Дэйра, записанной мною с доскональной точностью в тот день и в то время, на третьей неделе октября 1888 года, в его кабинете в доме 26 по Уимпол-стрит, Лондон, Англия, посредством скорописи по методу Питмена. Этот документ сейчас лежит предо мною в моем кабинете, также в Лондоне, Англия, в год 1912 от рождества чьего-то чужого бога, а я перевожу его на нормальный английский язык. Позвольте добавить, что в свое время я не потрудился записать свои собственные реплики, которые в любом случае были немногочисленными и глупыми.

– Я начну с конечного вывода, а затем его подкреплю, – начал Дэйр. – Вот мой несколько радикальный окончательный итог, на мой взгляд содержащий в себе нечто новое. Наш искомый человек – военный. Больше того, он из армии, то есть солдат.

Профессор остановился, изучая выражение моего лица – не полное изумление, но все-таки значительное удивление, ибо до сих пор подобная версия не озвучивалась.

– Теперь я разобью свои доводы на несколько групп: во-первых, отличительные черты, во-вторых, характер, в-третьих, физические данные и, наконец, духовные качества.

Кашлянув, он встал и стал расхаживать взад и вперед, а я сидел за столом, строча скорописью.

– Я говорю «солдат», но имею в виду не просто солдата, а солдата определенного типа, которые настолько редки, что в Лондоне их лишь считаные единицы. Он не артиллерист, не кавалерист, не парень из пехоты. Он не инженер, он определенно не имеет никакого отношения к интендантской или медицинской службам.

Его военная профессия настолько редкая, что у нее нет названия – по крайней мере, нет единого слова в обиходном лексиконе, общем для газет и разговоров в пивных. Возможно, поскольку, на мой взгляд, в будущем эта профессия станет гораздо более распространенной, ее подобающим образом окрестят. Однако в настоящий момент ближайшие по смыслу слова, которые приходят на ум, это «разведчик», может быть, «агент» или «рейдер».

Я остановлюсь на слове «рейдер», поскольку оно легче всего для языка. Первым делом определим отличительные черты этого человека. Как правило, рейдер действует в одиночку. Он прекрасно владеет определенными навыками. Он обязательно должен быть офицером, поскольку владеет грамотой, несмотря на дислексию, а среди рядовых солдат в настоящее время это редкость. Далее, как офицер, он разрабатывает четкий план, проводит рекогносцировку, запоминает пути подхода и отхода. Очевидно, он не питает отвращения к тому, чтобы убивать, поскольку ему довелось изрядно насмотреться на это, да и поучаствовать самому. Но для него убивать – не самоцель, а лишь составная часть работы. Им движет исключительно стоящая перед ним задача, но никак не стремление причинить вред. У него на «Дне» есть смысл, цель, задача.