Я, президент и чемпион мира

Объезд слишком затянулся. Первое подозрение, что что-то происходит, у меня возникло под селом Игоети. Как-то в детстве Талес устроил нам экскурсию в Атени и Горийский Джвари. Помню, я спросила у Игоети, почему он бросал деньги из окна. «Здесь прежде была таможня, это старая традиция, к тому же, пожертвованные деньги собирают неимущие», – был ответ.

…И Нукри бросил мелочь, помянул Господа и перекрестился.

– Что мы здесь делаем, Нукри? – спросила я со скрытым подозрением, вспомнив к тому же, что сижу посередине, и перспективы выбраться отсюда самостоятельно у меня нет.

Нукри молчал.

– Что хотим? Да свадьба это, свадьба! – закричал Заза Чхаидзе. – С сегодняшнего дня ты жена Нукри, наша невестка. Поздравляю, голубки!

Существуют моменты, которые навечно запечатлеваются в твоей жизни. Некоторые со знаком плюс, некоторые – отрицательно, но, что главное, навечно! Это приблизительно то же самое, как показать умирающему человеку ретроспективу его жизни. Так промелькнули передо мной пятнадцать лет. Детство, рождение брата, безграничная доброта мамы, бабушкины шуточки-прибауточки, религиозно-исторические уроки Талеса, новоиспечённый папа, хорошего же он будет мнения обо мне! … Вай, ведь завтра у меня первая практика?!

Не состоявшаяся, первая и последняя…

Ту ночь мы, мои похитители и я, провели в селе Кобулети у родственников Нукри. Всю ночь я разговаривала с дядей Северианом и тетей Феодорой и, по-моему, очень аргументированно доказывала, почему нет перспектив моей связи с Нукри. О браке и речи быть не могло!

На рассвете ко мне приблизился Нукри.

– Знай, ты ко мне не притронешься! – закричала я, но это не был голос страха. Это была первая осознанная борьба за женское достоинство!

– Ты с ума сошла? Я и не думал, тихо, я люблю тебя, правда, люблю. Завтра мы вернемся в Тбилиси и поступим так, как ты захочешь. К слову, через две недели я ухожу в армию…

– Что? Куда? А говорил, что тебя освободили? А как же отцовские связи?

– Отец сказал, что не испортит мне биографию. «Отслужи, а остальное я беру на себя», – велел он, вот я и подчиняюсь, а дальше, как Богу будет угодно…

– Тебя куда направляют? – Известие было ошеломляющим.

– В Сухуми, Абхазию… Останься со мной, прошу, – и прослезившийся Нукри поцеловал меня в щеку.

В это время в Тбилиси выбитые из привычного состояния мама, Талес и бабушка тщетно уговаривали разбившего в подъезде «лагерь повстанцев» Джонджолу вернуться домой.

– Нет, тетя Манана, и не просите, вот вернутся они, спрошу у Лали, по её ли это воле, тогда и уйду. Да что там, моя вина, раньше об этом нужно было думать – не уберёг! – сиплым голосом повторял Джонджола и в знак своей непреклонности кивал головой пристроившимся неподалеку верийским ребятам.

У жизни странный хронометраж, иногда все впереди, а иногда в возрасте пятнадцати-шестнадцати лет все бесповоротно запоздало.

Гарантия неприкосновенности

Дорога в Тбилиси казалась бесконечной и утомительной. Старый аджарец не отпустил нас одних, он сидел впереди, а мы, как селёдки в банке, сзади.

Моя твердая позиция и полная неопределенности перспектива, как видно, вызывали у ребят волнение и напряжение.

– Что случилось, девочка, ведь не засудишь нас? – спросил Гия Качарава и дотронулся до своей трехдневной щетины.

Дедушка Севериан цокнул языком, намекая на то, чтобы Гия заткнулся.

– Нет, – холодно ответила я.

Несмотря на мою настойчивую просьбу, возвратиться домой мне пока не светило. Один из корпусов на проспекте Важа Пшавела, где на пятом этаже жил Нукри, показался мне крепостью Бастилией. А дома нас ждали ошалевшие от страха, растерянные родители Нукри. Я приветливо поздоровалась с обоими.

– Ни о чем не беспокойтесь, я подожду маму и поеду домой, – сказала я в дверях встревоженной маме Нукри.

– Лали, решать только тебе, – ответила тетя Лия. – Ты ведь знаешь, мы очень тебя любим, генацвале.

Неожиданно Заза сильно дернул меня за руку.

– Выйди на минуту, – сердито сказал он и поволок меня на балкон. – Что ты делаешь? Какой такой дом? С ума сошла? Что вытворяешь? – угрожающий голос звучал зловеще. – Не думаешь ли ты, что и потом мы будем такими добренькими? Посчитай, сколько здесь этажей!

– Идиот, оставь меня в покое, – сказала я, попытавшись вызволиться из Зазыного плена.

– Он правду говорит, – выбросил сигаретный бычок сидящий на корточках Гия и зло посмотрел на меня снизу.

В дверях раздался нервный звонок. Не нужно было быть Вангой, чтобы догадаться – это пришли мои.

* * *

В то время маме было 37 лет. Когда мы шли по улице, невозможно было не проводить ее глазами. Талес был старше нее на десять лет и страшно ревновал. Поэтому они повсюду бывали вместе и, ко всему прочему, стали лучшими друзьями. Бессонная ночь маленькими паутинками отпечаталась на их лицах. Оба одновременно обняли меня.

– Мордуленция, как ты? – спросил Талес и потрепал меня за щеки.

– Хорошо, па…

Манана не издавала ни звука. У мамы всегда случался спазм горла, когда она нервничала.