Я, президент и чемпион мира

Представьте себе, в развитой стране, например в Америке, дисквалифицируют ведущего – этнического еврея только по той причине, что в секторе Газа опять беспорядки, или после манифестации выходцев из Африки во Франции накажут чернокожего ведущего! Каково? Но у нашей страны, наверное, ни в 1996 году, ни сейчас, вопреки великим историческим примерам, нет и даже не было претензий на совершенную толерантность и существование гражданского общества. Лично я прощаю моих «инквизиторов», тем более, что все произошедшее только усиливало во мне заряд свободы и справедливости.

В марте того злосчастного 1996 года я шла работать в вечернем эфире, когда по дороге встретила Мамуку Арешидзе.

– С сегодняшнего дня у нас новый главный редактор, он спрашивал о тебе, так вот – тебя ждет серьёзный разговор. Кстати, он интересовался, имеется ли у тебя «крыша», ну, в смысле, покровитель.

– Да ну его… А ты куда собираешься?

– Пока не знаю, – Мамука был печальным и по обыкновению лаконичным. – Наверное, в депутаты.

– Заходите, заходите, – встретил меня новый шеф. – Морошкина, что скажешь нового?

– Ничего, – холодно ответила я и, чтобы не помять пиджак для эфира, повесила его на спинку кресла.

– А что ты скажешь на то, если я переведу тебя на сюжеты?

– Почему? Над сюжетами я работала пять-шесть лет назад в «Тамариони» и «Ибервизии», для меня этот этап уже пройденный и безынтересный, а еще меня совсем не привлекает беготня с микрофоном по улице при не особенно спокойных обстоятельствах. Или студия, или я ухожу, я не могу весь день слоняться на улице. – Это был мой ультиматум.

– Смотри, какая ты бойкая, вах! Переходи на сюжеты, говорю тебе, потом усовершенствуй речь, а со временем я тебя возвращу назад.

Предложение было «впечатляющим» и довольно двусмысленным.

– Я должна исправить речь? – грубо спросила я нового шефа.

– Да, иначе мы сейчас же распрощаемся, – таким же тоном ответил мне голос из кресла. – У тебя, генацвале, русский акцент, и точка!

– Откуда взяться русскому акценту в грузинской школе? – не отставала я. – Да вы знаете, когда моя сочинская тётя слышит мою русскую речь, она себе уши затыкает, а вы говорите – акцент!

– А вот это меня абсолютно не интересует! – ответил главный редактор.

Приговор пересмотру не подлежал!

– С сегодняшнего дня будете иметь дело с моим адвокатом, о своем провинциальном акценте позаботьтесь, – бросила я и громко хлопнула дверью.

Какой адвокат? Откуда? Вот оно, влияние голливудских фильмов, но не могла же я сдаться без боя? Я точно знала, что для меня, однажды уволенной за акцент, причём русский, двери телевидения закрылись бы навсегда. Начиналась борьба, острейшая борьба за сохранение собственного «Я»! В руках же, как Фемида с завязанными глазами, я держала лишь только свою боль и правду.

После многоразового просмотра блокбастеров и консультаций с друзьями я направилась к адвокату.

Еврейского происхождения, хрупкого телосложения и с пронизывающим взглядом адвокат в роговых очках внимательно выслушал меня.

– Дело выигрышное, удивительно, что у меня не было подобной практики в Грузии, но почему бы не попробовать? Если вы готовы к борьбе и не остановитесь посреди дороги, пожмем друг другу руки и сразу же перейдем к делу. От вас требуются две вещи: справка из театрального института насчет правильности речи и справка из Организации защиты прав человека, остальное – за мной. В трудовом договоре нарушено несколько пунктов, шанс есть! – деловито сказал господин Симон и с головой погрузился в бумаги.

Я остолбенело смотрела на адвоката: вот какую профессию мне нужно было выбрать! Как классно – защищать закон! Жизнь каждого спасенного человека – это твоя личная победа!

Как оказалось, господин Симон был из династии знаменитых адвокатов, и практику он прошел, ни больше ни меньше, в Америке.

Я поняла, что пришла по адресу.

Господина Гизо Жордания, ректора театрального института и общественного деятеля, моя просьба удивила.

– Лали, детка, не понимаю, что за справка тебе нужна? Столько лет ты на экране, и если бы у тебя был акцент, кто бы тебя держал до сих пор, тем более такой профессионал, как Мамука Арешидзе, – пожал он плечами.

– Господин Гизо, именно для подтверждения этого мне и нужна справка, официальная, с вашей печатью, я должна отнести ее к адвокату.

– Эта девочка меня с ума сведет, на таком грузинском, как у тебя, даже исконные грузины не говорят.

– Вот и напишите мне все это, господин Гизо. Что сейчас сказали, то и напишите, – объясняла я маэстро, злясь на себя: из-за какой глупости беспокою такого человека. Но ожидание мести было настолько сладким, что временный дискомфорт становился второстепенным.

С желанным «жорданиевским» выводом я направилась в Комитет защиты прав человека на улицу Павлова. Господин Сандро Кавсадзе был симпатичным, усатым, худощавым мужчиной средних лет. Он не меньше господина Гизо удивился моей просьбе.

– Написать, что гонение по этническому признаку незаконно? Да, но, детка, кто в этом сомневается? – спросил господин Сандро и посмотрел на меня поверх очков.

– Есть, господин Сандро, и такие, – пожала я плечами.