Потом тот человек попросил разрешения показать дневник своему другу, известному историку. Франк был против, но друг настаивал, и в конце концов он уступил. Прочитав дневник Анны, историк написал о нем статью для голландской газеты Het Parool. Когда-то это была подпольная газета, а теперь она стала крупным изданием. Историк начал уговаривать господина Франка опубликовать дневник Анны. Франк не соглашался. И все же со временем историку и его другу удалось его убедить. Они твердили, что поделиться историей Анны со всем человечеством – его отцовский долг. Ее дневник – это ценнейший документ, сохранивший уникальный голос девушки, вынужденной скрываться.
Отто Франк признал, что его святой долг – нарушить слово, данное дочери, и сделать ее жизнь всеобщим достоянием. Очень неохотно он позволил амстердамскому издательству Contact Publishers опубликовать небольшой, тщательно отредактированный вариант дневника. Его опубликовали под названием Het Achterhuis («Убежище»). Уже после публикации Отто постоянно просил меня прочитать дневник Анны, но я продолжала отказываться. Я просто не могла заставить себя сделать это.
Выход дневника Анны в свет произвел на многих глубокое впечатление, но большинство тех, кто сам пережил подобное, остались к нему равнодушны. Меньше всего им хотелось читать о том, что они вынесли. В Голландии во время войны всем пришлось тяжело. Люди испытали чудовищные страдания и хотели забыть о войне, оставить ее позади и двигаться дальше. Тем не менее дневник Анны переиздали и даже увеличили тираж. Отто все просил меня прочесть книгу, но я не соглашалась. Я не могла вновь пережить те страдания и утраты.
Хенк тоже не стал читать дневник.
Наконец, продуктов в магазине стало больше. На пастбищах паслись здоровые, жирные голландские коровы. Начали ходить поезда, в Амстердаме снова появились трамваи. Развалины разобрали, мусор вывезли.
Во время оккупации голландцы делились на тех, кто сотрудничал с захватчиками, и тех, кто с ними боролся. Политические, религиозные и классовые разногласия были забыты. Мы, голландцы, объединились в борьбе с германскими оккупантами.
После освобождения единство быстро исчезло. Люди вновь разделились на группы и фракции, которые были настроены друг против друга. Все вернулись на круги своя – в свой класс, в свою политическую группу. Люди изменились меньше, чем мне казалось.
Многие из тех, кто поселился в квартирах евреев в Южном Амстердаме, так в них и остались. Район перестал быть еврейским. Жителей мало что объединяло. Наш район потерял свою характерную прогрессивную атмосферу. Он больше не был таким, как раньше. Амстердам тоже изменился, стал большим и современным населенным пунктом, а не уютным и милым городком.
Я жила в доме с тремя взрослыми мужчинами – Хенком, Отто и господином ван Каспелом – и должна была заботиться о них. Иногда на выходные приезжала дочь ван Каспела. Для меня было очень важно, чтобы дом был чистым и уютным, а еду подавали вовремя. Нужно было убираться и стирать – и всех выслушивать.
В нашей конторе опять появились натуральные продукты. Мы никогда не прекращали работу. После возвращения Отто Франк стал тем же немного нервным, вежливым и приятным человеком, каким был до войны. В убежище он вел себя спокойно, уверенно, авторитетно, но сейчас эти качества исчезли.
Интерес Франка к работе постепенно угасал. После публикации дневника Анны он начал получать письма от детей и взрослых и отвечал на каждое письмо. Его кабинет на Принсенграхт стал центром, куда стекалась вся информация по дневнику Анны.
Однажды теплым летним днем 1947 года я приехала на Принсенграхт в последний раз и со всеми простилась. Я заранее уведомила, что больше не смогу работать в компании. Теперь на моем попечении были трое мужчин, и я решила, что этой нагрузки мне вполне хватит. Я больше не была юной девушкой, мечтавшей о свободе и независимости, которую могла дать только работа. Все в Амстердаме изменилось – и я тоже.
Второй тираж дневника был распродан, готовился следующий. К господину Франку обращались с просьбами о переводе книги на разные языки и о ее публикации за рубежом. Сначала он был против, но затем уступил давлению. Ему и самому хотелось, чтобы с дневником его дочери познакомилось как можно больше людей.
Он снова и снова просил меня прочесть дневник.
– Мип, вы должны прочитать дневник Анны. Кто мог подумать, что в ее маленькой, умной головке творилось такое?
Мои отказы его не обескураживали. Он немного выжидал и снова обращался ко мне с той же просьбой.
Наконец я уступила его настойчивости.
– Хорошо, – сказала я. – Я прочитаю дневник, но только в полном одиночестве.
И вот, оставшись одна, я взяла второе издание дневника, ушла в свою комнату и закрыла дверь. Со страхом я открыла книгу, перевернула первую страницу и начала читать.