Я приду за тобой

Мой сердечный ритм и работа мозга замедляется одновременно. Но я знаю, что это лишь проделки моего сознания, потому что, чтобы начали действовать таблетки нужно, как минимум, двадцать или тридцать минут.

Мои веки тяжелеют и опускаются. Плечи расслабляются, когда я, поворачиваясь на бок, протяжно вздыхаю.

Просто немного тишины и спокойствия — все, в чем я нуждаюсь.

И в моем брате.

Но он ушел.

Поэтому я должна принимать мой фальшивый спокойный мир, который мне дарит успокоительное.

В том месте рассвет рождался ранним утром, и первые лучи падали, отливая ярко-оранжевым светом на лазурную поверхность воды. Здесь все дни начинались одинаково. Мои ноги подстроились под привычное покачивание корабля. Я научилась держать равновесие на судне быстрее, чем начала ходить. Я была рождена на этом корабле. Я впитала первые капли молока на этом корабле. Я поднималась на палубу, спала в каюте, училась трудиться на этом корабле.

И, несмотря на то, что мое детство было буквально идеальным — солнце, песок, тропические острова и погружение на глубину с аквалангом, экзотическая еда, разнообразные люди, с которыми было интересно общаться — сегодня все это закончилось.

Сегодня нам по восемнадцать. И мы никогда в жизни даже ночи не проводили раздельно, но я прекрасно понимала, что у нас больше могло и не быть таких ночей.

Потому что к тому времени, как солнце скроется за горизонтом, только один из нас останется в живых.

Резкий укол боли, пробуждает меня ото сна, слезы все еще стоят в моих глазах. Я ненавидела этот сон. Почему я должна снова и снова переживать тот день в своих снах?

Мы с Ником были плотно переплетены в матке нашей матери, и, когда пришло время появляться на свет, мы не отстранились друг от друга, поэтому при рождении мы убили нашу мать. Он всегда был только моим. Мы — это все, что было у меня.

Для моего отца я всегда была трофеем. Нет, я никогда не была принцессой. Просто трофей. Я была обещана Организации еще до нашего рождения. И когда мне исполнилось шесть, меня познакомили с моим будущим мужем. Меня создавали и лепили для того, чтобы сделать из меня идеальную вещь. Что-то, на что могли смотреть и любоваться, но «вещи» не свойственно было иметь своего мнения, особенно насчет того, как она желает распоряжаться своей жизнью.

Тренировка была чем-то вроде свободы. Я бы не смогла пережить те часы одиночества, когда Ник уходил обучаться боевым искусствам, поэтому они позволили и мне ходить вместе с ним. Каждые пару лет какая-нибудь из нянек настаивала на том, что это совершенно неприемлемо, чтобы девочка везде таскалась за братом: рыбачила, ходила на тренировки по боевому искусству, училась стрелять. Но Адмирал всегда сдавался моим просьбам, потому что, как мне кажется, он испытывал некое чувство вины за то, что продал меня в таком маленьком возрасте, чтобы удовлетворить желания и помочь воплотить некий план, что был на уме у Организации. Но сколько бы раз я не спрашивала, он всегда отвечал, что не жалеет о своем решении.

Моему брату-близнецу никогда всё не давалось настолько легко. Его ожидало великое будущее. Даже несмотря на то, что нам позволяли тренироваться вместе, меня никогда не допускали до «работы», в которой он стал участвовать, когда был еще маленьким мальчиком.

Каждый раз, когда он покидал корабль, я стояла на палубе и смотрела на берег, ожидая его возвращения. Это напоминало чувство... словно ты задерживаешь дыхание, не позволяя сделать себе ни вдоха, пока он вновь появится на горизонте. Каждый раз, когда он уходил, я выла от страха за него. И каждый раз, когда ему удавалось вернуться обратно, я рыдала от облегчения.

Ему не позволялось рассказывать про свою «работу». Но мы же близнецы. Не однояйцевые, но все же. Мы всегда ощущали, что мы одно целое.

И поэтому, естественно, он рассказывал мне обо всем. Не сразу после своего возвращения. На судне мы никогда не делились секретами, потому что это было небезопасно. Но когда мы пришвартовывались к какому-либо порту, у нас было время поделиться секретами. Это время отводилось нам на игры.